Отчуждение
Шрифт:
— Кто такие?!
Мы удивленно переглядываемся и осознаем, что внизу по домофону слегка ошиблись номером. Однако нас все равно впустили и, видимо, где-то еще нас сейчас сосредоточенно ждут.
Гил снова представляется и показывает удостоверение, но допрос продолжается.
— Как вы проникли в подъезд?! Мне обещали, что этот электронный замок невозможно взломать! Куда смотрит так называемая квалифицированная круглосуточная охрана? За что я деньги плачу?!
Гил признает, что нам удалось проникнуть на этот особо охраняемый объект благодаря сугубо непредосудительным связям с соседями,
Потом нас все-таки запускают в квартиру.
— Плохое начало, давай уйдем? — шепчет Гил, проходя по темному пахнущему чистящим средством коридору. Мне и самой хочется удрать, но нельзя же просто развернуться и уйти, так ведь?
Хозяйка квартиры проводит нас на кухню и к нашему удивлению начинает многословно и громогласно жаловаться на трубы, которые шумят.
— А мы к этому какое отношение имеем? — недоуменно спрашивает Гил.
— Вы госслужащие! Вашу зарплату платят из моего кармана! Я плачу вашу зарплату! Вы обязаны решить мою проблему!
— Вы за этим нас позвали?! — повышает голос Гил.
— А что мне оставалось? Я уже обзвонила все ваши чертовы госконторы и никто ничего до сих пор не сделал!
— Хорошо, ваша взяла! — рычит Гил. — Сейчас я решу вашу проблему с трубами! Только схожу к машине за топором и сразу решу!
Под непрекращающиеся крики и обвинения мы выкатываемся из квартиры. Дверь с грохотом захлопывается за нашей спиной, и мы возвращаемся к лифту. Гил красный как помидор и под определенным углом кажется, что у него из ушей реально валит пар. Он заваливается в лифт прямо через начавшие расходиться в стороны дверцы, а вот я не могу. Стою, уставившись на что-то впереди себя, и не могу сойти с места.
— Ты чего?! — еще не успев отойти от встречи со “свидетельницей”, грубо рявкает Гил.
— Я не могу ехать на лифте, — невнятно лепечу я, силясь хотя бы моргнуть.
— А на чем ты можешь ехать?
Пропускаю вопрос мимо ушей. С трудом поднимаю руку и указываю на место в лифте рядом с Гилом.
— Ты Его видишь?
Я вижу Его. На самом деле я не знаю, как Он выглядит, поэтому черты Его смазаны, но я абсолютно уверена в том, что это именно Он и никто другой. Он стоит и не двигается, не растворяется в воздухе, не маячит неясной тенью, не мерещится где-то на границе бокового зрения. Он стоит передо мной, так же как стоит Гил.
— Не вижу, — раздраженно вздыхает последний. — Но кто бы там не стоял, ты тоже поместишься. Здесь есть ограничение только по весу.
Пячусь назад. Гил фырчит, но тоже выходит. Всю дорогу по лестнице он недовольно топает за мной.
— А это что? — с интересом останавливаюсь у двери на тринадцатый этаж. В отличие от остальных она заперта и на ней нет застекленного окошка.
— Технический этаж, — бурчит Гил.
— И что там?
— Трубы всякие, оборудование, хрен знает что. Эти современные многоквартирные дома, чем только не напиханы, ты сама живешь в чем-то подобном.
— И кто-то за этим всем следит?
— Наверное, наведывается периодически. Следить можно и дистанционно. Полагаю.
— Ясно.
— А что?
— Не знаю. Но это место находится прямо напротив.
—
— Напротив места, где он часто бывает. Может быть, он занимается обслуживанием какого-нибудь установленного здесь оборудования.
— Ну, наверняка так и есть. Раз нас призрак на эту чертову лестницу погнал. Призраки же врать не будут, — закатил глаза Гил и, бросив меня, стал дальше спускаться по ступеням.
— Рядом с местами других убийств есть похожие жилые дома? — побежала я за ним.
— Конечно, есть, они везде есть, — ворчит Гил, не останавливаясь. — Точечная застройка. Хотя какая точечная с такими махинами на миллиард человек? Скоро между этими монстрами пророют туннели и пустят метро.
Я и в своем собственном доме не рискую войти в лифт. Топаю пешком шестнадцать долбанных этажей. Но на один единственный рывок у меня силенок не хватает. Иду медленно, останавливаясь передохнуть чуть ли не каждые несколько пролетов. Только последние несколько этажей пролетаю, едва задевая ногами ступеньки. Я слышу плач Джил.
Нет, она не рыдает навзрыд. Тихонечко хнычет, пытаясь смыть краску с двери в нашу квартиру. Большими уродливыми буквами на ней кто-то оставил глумливую надпись. “Шлюха”. И она ни фига не смывается.
— Они как-то узнали, — хлюпает носом сестра.
— Кто?
— Соседи.
— Тебе кто-то что-то сказал?
— Нет! — рычит она сквозь слезы. — Но разве не очевидно?
— Можно узнать точно, кто это был, на этаже есть камера.
— Пофиг, — Джил, насупившись, ковыряет краску ногтем. — Кто бы ни был, он прав, ты же знаешь. Просто, я думала, никто не узнает.
— А прав в чем, собственно?! В том, что лезет не в свое дело? В том, что считает себя вправе судить других?!
— Не трудись, — отмахивается Джил. — Все это просто сотрясание воздуха. Мы все друг друга осуждаем, и нам всем от этого больно.
Она уходит обратно в квартиру, а я пинаю дверь в бессильной ярости. Теперь на ноге три пальца болят, а толку?
Надпись мы все-таки смываем в четыре руки едреной жидкостью для снятия лака, а письмо в нашу охранную фирму я отсылаю потихоньку, пока Джил, закрывшись в ванной, продолжает рыдать при включенном душе. Отослав, представляю, как я скидываю этого безымянного человека, который посмел стать причиной ее слез, с лестницы. Стыдно, но чертовски приятно.
Сначала я обратил внимание на бары и клубы, потому что из них возвращаются домой поздно, но достаточно быстро понял, что Она такие заведения не посещает. После работы она идет на языковые курсы. Я вспомнил о них, потому что у Софи возникает желание заняться изучением языков каждый раз, как мы смотрим какой-нибудь иностранный фильм. Такие есть в здании напротив, я могу провести тщательный отбор, не вставая со стула.
После работы в маленьком магазинчике, где не шпионят за своими клиентами, я купил игрушечный пистолет и еще какую-то ерунду. Так в моем счете по карте будет только общая сумма, потраченная здесь, не равная цене игрушки.