Отцовский штурвал (сборник)

Они упали в тайгу, возвращаясь в Иркутск с севера. В тот день, под вечер, они сели в Бодайбо, забрали там золото, двух пассажиров и после взлета, в двухстах километрах от Киренска, напоролись на грозу. Еще на земле командир летающей лодки Василий Сушков узнал: метеостанция вдоль Лены дала штормовое предупреждение, но он надеялся до непогоды проскочить до Грузновки, а это почти дома, до города всего два часа лету.

Сначала гроза не показалась ему опасной. Серый козырек облаков, с виду безобидный, тонкий, незаметно закрыл небо, самолет нырнул под него, как в невод, и через несколько минут уперся в темную стену, которая время от времени озарялась мертвящим лиловым светом.

– Черти сварочным аппаратом балуются, – невесело пошутил Сушков.

Бортмеханик Никифор Сапрыкин, поморщившись, мельком поглядел на командира. Летал он давно, верил в разные приметы: не позволял свистеть в самолете, возил в чемодане подкову.

– Надо обходить, – приподнявшись на своем сиденье, сказал он. Сапрыкин знал: Сушков торопился в Иркутск – и поэтому не стал уговаривать командира вернуться в Бодайбо.

Сушков развернул самолет, ушел с трассы влево, в той стороне небо было посветлее. Но уже через несколько минут и там стали попадаться облака, по лобовому стеклу ударил дождь.

Сушков беспокойно поерзал на месте, возвращаться не хотелось, он еще повернул влево, самолет выскочил в свободный от облаков длинный ломаный коридор, который шел вдоль грозы. «Будто специально для нас оставила, – подумал Сушков, – проскочим». Он еще не знал, что эта мотня – западня. Через пару километров они увидели сине-черное нутро грозы… Теперь уже полыхало со всех сторон. Время от времени в разрывах облаков мелькали серые шишкастые, точно остриженные наголо, макушки гольдов. Самолет корежило, бросало. Оглянувшись на крыло, Сушков увидел, что оно раскачивается, точно фанерный лист.

Короткий, как удар, блеск молнии высветил лопасть винта, он ясно разглядел ее всю до мелких царапин. В это мгновенно ему показалось, что винт остановился, он закрыл глаза, не веря тому, что увидел, затем вновь торопливо глянул на винт. Теперь все сошлось, мотор работал, как и положено, перед глазами стоял матовый вращающийся диск, он озарялся багряным цветом, и тогда Сушкову почудилось: внутри самолета что-то горит. Ему стало страшно. Летал он не первый год, но в такой переплет попал впервые. Стараясь успокоиться, он посмотрел в пассажирскую кабину, увидел пристывшее сиреневое лицо сопровождающего груз Лохова, рядом с ним вспотевшего начальника изыскательской партии Изотова. Тот приник к боковому иллюминатору и изо всех сил тянул набрякшую, перехваченную тугим воротом рубашки шею.

«Тебе-то что там смотреть? Уж сидел бы на месте», – подумал Сушков.

Изотов будто услышал его мысли, отвернулся от окошка и, поймав взгляд летчика, испуганно втянул голову в плечи.

«Нужно что-то делать, – тукалось, билось в голове у Сушкова. – Но что? Возвращаться поздно. На что решиться? Сам влез, сам выкручивайся. Тут уж никто тебе не поможет. Нет, вперед – только вперед».

Бортмеханик поелозил на своем сиденье, мельком глянул на командира и, приподнявшись, задернул шторки на лобовом стекле.

– Чтоб гроза на психику не давила, – объяснил он. – Тут уж пан или пропал. Нам бы на Киренгу выскочить, там можно сесть.

Он достал полетную карту, стал водить по ней заскорузлым пальцем. Сзади к нему пристроился Изотов, выцветшими глазами уставился в карту. Сушков заметил: щека пассажира дергалась от нервного тика, но казалось, что он подмигивает карте.

«Испугался, бедняга», – подумал Сушков. Слабость другого подействовала на него отрезвляюще, он успокоился, забыл про грозу, остальной мир перестал существовать, сузился до размеров кабины. Он видел перед собой только приборную доску да серое, угрюмое лицо бортмеханика, которое для него было сейчас самым надежным прибором.

Через некоторое время бортмеханик тронул его за плечо:

– Вроде бы проскочили, болтать меньше стало.

Он сдернул шторку, заглянул на землю, но чувствовалось, что это уже для успокоения. Ничего разглядеть там было невозможно, по стеклу сплошным потоком лилась вода. Минут десять они летели спокойно. Казалось, гроза отпустила их, но в то же время Сушков заметил: с самолетом что-то случилось. Он определил это по лицу бортмеханика.

Так и есть. Сапрыкин впился взглядом в счетчик оборотов двигателя, потом медленно пошевелил сектором газа.

– Обороты упали, – виноватым голосом пробормотал он.

– Тянет пока, может, выкарабкается, – с надеждой посмотрел на него Сушков.

Но самолет продолжал падать, мотор с каждой секундой терял свой голос, бормотал глуше и невнятней.

– Выбрасывай груз! – крикнул бортмеханику Сушков. – Иначе упадем.

Бортмеханик согласно кивнул головой, отстегнул привязной ремень и, скособочившись, бросился в пассажирскую кабину. И неожиданно отпрянул назад. Прямо на него смотрел темный глазок пистолета.

– Только притронься – застрелю! – сдавленным голосом крикнул Лохов. Он стоял над грузом, согнувшись, в глазах – сумасшедший огонек.

– Да ты что, очумел?! – опешил Сапрыкин. Он обернулся к пилотской кабине. – Командир, скажи ты ему, убьемся ведь, если не выбросим грузы. Видишь, мотор не тянет.

– Выбрасывай, мать твою за ногу! – заорал из кабины Сушков. – Кому говорят!

Бортмеханик сделал шаг к Лохову, тот снова поднял пистолет.

– Вот так, ребята, – сухо, как о давно решенном, сказал он. – У меня выбора нет. Выбросите груз – меня расстреляют, убьемся – один конец. Сделаете хоть шаг – буду стрелять.

– Слушай, ты почему только о себе думаешь, ты о нас подумай! – крикнул Изотов. – Может, тебе жизнь не дорога, а у нас дети. Боже мой, боже мой, ведь не хотел я лететь, не хотел!

Изотов обхватил голову руками, зашатался, как помешанный.

– Сделаете шаг – застрелю, – как заведенный, повторил Лохов.

– Знал бы, в жизнь не взял тебя, – обреченно и зло сказал Сушков. Он готов был своими руками выбросить сопровождающего вместе с этим проклятым грузом.

– Командир, крен! Убери крен! – вдруг крикнул Сапрыкин.