Отцы-основатели. Весь Саймак - 10.Мир красного солнца
Шрифт:
Я сидел сбоку от цилиндра, в котором плавали мозг и лицо Кеннета Смита.
— Да, Боб, — прозвучал голос моего друга, его губы двигались довольно медленно. — Похоже, что я заключен здесь до конца жизни, которая, как уверяет наш марсианский друг, будет длиться вечно, раз уж я попал в одну из этих штук. Забавно, как они научились делать вещи вроде этой. Какая-то химия, которая позволяет мозгу оставаться живым. Я полагаю, Тарсус-Эгбо сказал тебе, что это за хрень.
— Сказал. Весьма неохотно, надо признать, но я повернул рычажок и дал ему повыть пятнадцать минут. Я засек время. Когда я выключил, он был
— Какие у тебя планы, Боб?
— Сложный вопрос, Кен. Хотелось бы попробовать вернуться с тобой на Землю, но это совершенно невозможно, по крайней мере еще несколько лет. Марсиане будут потрошить каждый уходящий корабль, прочесывать частым гребнем. Возможно, я смог бы незаметно выскользнуть — но человек, пойманный с одним из этих сосудов!.. Парень, это будет просто кошмар! Если мы сможем вернуться на Землю, считай, мы спаслись. Пока мы на Марсе, за нами обоими идет охота — за осквернение храма. Правда, на Земле нас будут преследовать за убийство двух священнослужителей, но мы сможем как-нибудь решить эту проблему. Я тут с тобой завяз, хотя это, пожалуй, не так и важно.
— Крепкий парень, — проговорил Кен, — Если я когда-нибудь стану для тебя чересчур тяжелой ношей, просто разбей резервуар и иди своей дорогой.
— Ты же знаешь, что я никогда этого не сделаю, Кен. Мы же друзья, не так ли? Если бы марсиане засунули в цилиндр меня вместо тебя, ты бы действовал так же. Я был бы мерзким человечишкой и плохим другом, если бы бросил тебя.
Мы на некоторое время замолчали, продолжая сидеть и глядеть на красную пустыню — песок и колючки, расстилавшиеся на многие мили вокруг, — бескрайнюю пустыню, в которой больше не было ничего.
— Если что-нибудь случится… — снова начал я. — Ну, что-нибудь такое, ты понимаешь… Если марсианские корабли обнаружат нас, или если… ну, ты понимаешь… Я обещаю выпустить в тебя всю обойму. Я не допущу, чтобы ты снова попал в их руки.
— Вот именно, — откликнулся Кен, — Просто скажи: «Пока, парень, я не хочу этого делать, но это лучший выход» — и грохни молотком. Только убедись, что врезал как надо. Эта штука может оказаться очень крепкой. Наверное, ее не просто разбить.
Солнце медленно клонилось к закату, красная пустыня постепенно остывала, и я почувствовал, что начал замерзать. Я передернул плечами и поднялся на ноги.
— Пожалуй, пойду чего-нибудь поем. Я скоро вернусь.
— Да не торопись, — ответил Кен, — Мне нравится пейзаж. Оставь меня так, не выключай. Только поверни немного к западу. Я люблю смотреть на закат.
— Ладно, старик.
Я похлопал по цилиндру и слегка повернул его, чтобы мой друг мог видеть, как опускается солнце.
Мы скрывались уже несколько недель. Не было на Марсе более подходящего места для того, чтобы спрятаться, чем великая пустыня, пустыня красного песка, населенная только злобными колючими кустарниками, ядовитыми насекомыми и рептилиями.
Сперва мы были полны надежд, что получим полезную информацию от мозга марсианина, который я стащил из храма. Больше всего я хотел найти способ извлечь мозг Кена из цилиндра и вернуть его в человеческое тело. Для этого, конечно, нужно было бы найти человека, готового отдать свое тело, и хирурга, который выполнил бы операцию, а это казалось не такой уж сложной проблемой. Однако, как выяснилось, такого способа нет. Раз мозг оказался в цилиндре, то он останется там навсегда. Марсианин торжественно заверил меня, что химическое вещество, в котором плавает мозг, имеет достаточную концентрацию, чтобы питать те органы, которые в него поместили, безгранично долго. Когда цилиндр отключали от прибора, мозг впадал в состояние анабиоза и ему не требовался питательный раствор.
Я предложил Кену вернуться в храм и попытаться добыть цилиндр, в котором содержался бы мозг священнослужителя, умершего совсем недавно, надеясь, что за те долгие годы, прошедшие со смерти Тарсуса-Эгбо, марсианская наука шагнула вперед. А вдруг они узнали какой-нибудь способ вернуть мозг в тело, ведь может оказаться и так!
Кен запретил мне. Он доказал, что это слишком опасно. Несомненно, храм, после всех наших эскапад под его крышей, сейчас охраняется более чем тщательно, и у меня будет лишь один шанс на тысячу, что я выберусь оттуда живым. Кен также заметил, что не следует думать, будто священники знают способ вернуть мозг в тело, что они вообще пытаются найти его. Быть заключенным в цилиндр и являлось вершиной амбиций марсианских священнослужителей. Это означало вечную жизнь — то, что ими больше всего и ценилось. Даже если, подчеркнул Кен, они в принципе могут найти решение этой сложной задачи, они не станут ею заниматься, поскольку жизнь в цилиндре кажется им самым лучшим способом существования. Я был вынужден согласиться с ним.
А еще я понял, что Кен просто боится одиночества. Он очень болезненно ощущал свою беспомощность. Он слишком зависел от меня. Кена пугала мысль о том, что, оставленный хоть на какое-то время на произвол судьбы, он тут же снова окажется в руках марсиан. Я вздрогнул, только представив, что может случиться с ним, если марсиане снова доберутся до него.
Сперва мне было жутковато разговаривать с мозгом моего друга, заключенным в прозрачный цилиндр, но, понимая, что нет иного выхода, кроме как раз и навсегда примириться с таким положением дел, мы смогли продолжать поддерживать отношения по-прежнему. Кен подшучивал над своей беспомощностью, пока я наконец не сумел абстрагироваться от того, что он уже немного не тот Кеннет Смит, которого я знал раньше, что он уже не совсем человек.
Я поел и только-только сунул в зубы послеобеденную сигарету, как мой друг окликнул меня. Я бросился к цилиндру.
— Что случилось, Кен?
— Посмотри туда, Боб. Прямо передо мной, ну, там, где я только и могу что-то увидеть. Я пытаюсь понять, есть там что-нибудь или нет. Я бы поклялся, что видел какое-то белое пятно. Прямо между теми двумя холмами, где садится солнце.
Я напряг зрение, но передо мной по-прежнему расстилалась лишь голая пустыня. Я так ему и сказал.
— Там что-то странное, — продолжал Кен, — Я уверен, что я видел нечто странное. Похоже на необычное строение. Возможно, мои чувства как-то искажает эта посудина. С другой стороны, я многие возможности потерял, и те, что остались, скорее всего, начинают развиваться. Я смотрю на эту штуку уже какое-то время и, пожалуй, поручусь, что это не плод моего воображения.
— Но откуда может здесь, посреди пустыни, в добрых пяти сотнях миль от ближайшего жилья, взяться какое-то здание?