Отдел странных явлений: Лесоморский детектив
Шрифт:
— Э… простите, сразу бы с этого и… — заикаясь, бухтел мужчина. — А то… и без спецсигналов…
— Да так, проверить решили, — пожал плечами Иван, пряча удостоверение. — Верно службу несете. Похвально! Но сорок седьмой километр, где вы по приказу штрафовать обязаны, находится на пятьдесят метров дальше вашего теперешнего местонахождения.
Обрадованный теплыми словами в свой адрес, гаишник скомкал мой сумасшедший протокол и сунул его в карман, видимо, в качестве страшилки на ночь перечитывать будет или шутки ради кому продемонстрирует.
— Симпатичная девочка, жаль, что сумасшедшая… И как таким права
Не желая продолжать представления, я сорвался с места и был таков. К сожалению, некогда читать его мысли, а то интересно было бы покопаться в голове этого индивида.
Наверняка он сообщил номер подозрительной Тойоты на следующий пост, желая, чтобы я так же пошутил и над его коллегами. Но, увы, меня ГИБДД не очень-то интересовала. У нас командировка, дел уйма. Да помогут нам боги. К тому же мой путь лежал вовсе не мимо следующего поста дорожной инспекции.
— Сворачиваем! — вдруг предложил мне Иван, показывая на узкую не покрытую асфальтом дорогу.
Но вопросы 'зачем это надо' он безапелляционно заявил, что там милиции меньше и до лагеря, судя по GPS-навигатору, получится намного быстрее. Колдобины проселочной дороги — это кошмар. И пастух, взиравший на нашу Тойоту с берега небольшой речушки, и девочка, торговавшая огурцами на обочине, и полная женщина с бутылью воды под синим навесом с надписью 'Нижнее Гадюкино' провожали нас с тоской во взгляде, словно мы единственные завернули на эту дорогу за последние несколько дней.
— …и сказала мама девочке, — голосом рассказчика ужасов шептал Иван. — Не вешай на окно черные шторы. Но девочка не послушалась и повесила. А занавески те были с носом, глазами, руками и ногами. И как только девочка спать легла, они слезли с окна и задушили ее.
— Нет ничего повеселее? — зевнул я. — А то уже два часа мелешь: сняла девочка гольфики, а там вместо ножек косточки. Или это: когда мама вернулась домой, то нашла труп девочки, а во рту у ребенка — колёсико от гробика. Это не мифология, а Сетовы байки какие-то.
— Что поделаешь, таков жуткий детский фольклор, в котором нам предстоит разбираться ближайшие три недели, — скептически заявил Иван, — значит, в черном-черном городе есть черная-черная улица…
— У них остальные краски закончились?
— Считается, что так страшнее, — пожал плечами друг. — Если все черное… И приедут в жуткий лагерь два аццких вожатых на черной-черной Тойоте… да начнут непослушных крокодилам скармливать, хе.
К вечеру мы, наконец-то, добрались до лагеря. К этому времени я успел выучить все байки из жуткого фольклора, что с большим энтузиазмом рассказывал мне Иван. Глупость несусветная, а не мифология. Смысла — никакого. Правда, Дураков упоминал, что эти россказни появились в народном творчестве лет семьдесят назад, в связи с кровавыми событиями в жизни страны. Те времена давно прошли, но жуткие сказки остались, только народ позабыл об их корнях.
Вообще, в параллельных пространствах, судя по рассказам госпожи Марго, существуют все людские фантазии. Одно не понятно, почему мир страшилок, придуманный дедами теперешних детей, вдруг решил ворваться в реальность. Это нам с Иваном и предстояло выяснить. И, по возможности, найти тела пропавших вожатых.
Смеркалось. Густые кроны берез окрасились в черный цвет, когда мы подъехали к высоким деревянным воротам. Сверху они были украшены фанерными шлемами и копьями из русских сказок, а на покосившемся столбе красовался круглый дорожный знак, белый с красным ободком. На нем кто-то ради шутки написал тонкими черными буквами 'Осторожно! Дети!
Выйдя из машины, я вдохнул полной грудью. Какой чистый воздух! И, главное, не вонючий, как в Москве. Не пойму, как люди могут жить в столь грязном городе и говорить, будто им это нравится.
Тихо шелестели листья высоких подмосковных деревьев. Нет, они ни капли не походили на растительность в садах Уасета. Наиболее распространены здесь березы — такие белоствольные деревья с не очень крупными листьями. В честь них, кстати, и назвали лагерь. А еще изредка в лесах встречались ели и сосны — колючие и менее высокие. Были еще всяческие знакомые мне по московским улицам клены, дубы и разнообразные кустарники. Но в окрестностях 'Березки' таких деревьев не росло.
Над неохраняемыми воротами покачивался тусклый фонарь, освещая лужу, в которой сидела и истошно квакала крупная жаба. Иван толкнул одну из створок, и она с жутким скрежетом отворилась. Ну кто там крепость-то охраняет, тем более с детьми? Да эти ворота любой неприятель пинком выбьет. А сторожа местного, пожилого крестьянина, который ростом мне до плеча, легко повяжут и выгонят куда подальше.
— Здравствуйте, гости дорогие, — поприветствовал тем временем нас дед. — Зачем пожаловали?
Он опирался на черный жезл, закругленный сверху, и очень сильно горбился. Если этот человек и есть стражник, то работает на своем посту уже не один десяток лет. Пока я с любопытством изучал длинную кудрявую бороду старика, его головной убор, из которого торчали две ромашки, и засаленное темное пальто, Иван успел доложить стражнику, что прибыли мы на работу и зовут нас 'Ваня и Юля', мы московские студенты с хорошими рекомендациями.
— А я Трофимыч, — протянул дед руку моему другу, — сторож ихний. Уж не знаю, что уголовный розыск тут разнюхивает, но зуб даю, ни один негодяй мимо меня не проходил!
И дед улыбнулся единственным кривым зубом, а потом покосился на стоявшую рядом с его крошечным домиком ржавую лопату. Да если бы я в Кемете приказал вот так снарядить охрану, в государстве бы каждый день по фараону убивали.
— Проходите в штаб, — дед указал в сторону тускло поблескивающего в глубине леса окошка.
— Это и есть дворец начальника? — догадался я.
— Ну… — протянул Трофимыч, — дворец — это слишком громко сказано, но коттедж…
Не знаю, что это за слово такое. Но когда мы устроили машину на стоянку и подошли к домику, не намного превосходящему размерами конуру деда Трофимыча, я погрустнел. Это ж из столицы мы попали в какую-то деревню!
Не успели мы постучаться в келью, как к нам вышел немолодой человек, далеко за пятьдесят. Он носил черные джинсы, серые кроссовки и длинную клетчатую рубашку навыпуск. Не знаю, как Ване, но мне абсолютно не получилось разглядеть лицо этого индивида: и темновато было, и из-под большого козырька головного убора, именуемого кепкой, высовывались лишь длинный нос и козлиная бородка.