Отель «Петровский»
Шрифт:
– Так-то да, – согласился он. – Экономия, точно.
Помолчали.
Илья вспоминал, сколько раз сидел на этой кухне, пока в большой комнате шла очередная гулянка. Дверь в его комнату не закрывалась, поэтому он предпочитал сидеть здесь. Его редко беспокоили: все материны приятели знали, что у Ирки есть сын, который сидит с уроками на кухне, и сюда не совались.
– Ты статью про отель сдал? – вырвал его из невеселых воспоминаний голос Миши.
– Ага, – кивнул Илья и поправил очки на переносице. Щекочущее ощущение почти сошло на нет. Или ему попросту стало не до того. – В начале декабря
Неожиданно он вспомнил странные слова Мити про отель, о которых совершенно позабыл.
– Митька, тот мужик, что у матери был, говорил, что в «Петровском» рабочий умер, которого наняли уборку делать после ремонта. Ты ничего об этом не слышал? – спросил Илья.
Миша задумался, помолчал немного.
– Вроде бы нет. Но это, конечно, не наш район. Хочешь, чтобы я сводки посмотрел?
Журналист в душе Ильи сделал было стойку: вдруг получится стоящий материал? Но потом он подумал, что это не имеет смысла. Во-первых, Митины слова никак не могли заслуживать доверия. А во-вторых, ему осточертел этот отель вместе с его прошлым, настоящим и всеми тайнами, вместе взятыми.
– Нет, забудь, – ответил Илья. – Этот Митя, похоже, не в себе. Ему там то ли демоны мерещились, то ли привидения. Хроник дня, короче.
Он улыбнулся, но ответной улыбки не получил.
– Всякое в жизни бывает, – сказал Миша. – Я после весенних событий уже ничему не удивляюсь. Но в одном ты точно прав: если в «Петровском» что-то нечисто, лезть туда тем более не стоит.
Больше к этой теме друзья в тот вечер не возвращались.
Илья полагал, что, сдав статью Щеглову, он закрыл эту тему навсегда, что про отель «Петровский» можно благополучно забыть.
Как показали дальнейшие события, он сильно ошибался.
Глава седьмая
Ноябрь с его серыми вечерами, мокрым снегом и промозглым ветром наконец-то закончился. Дни были до краев наполнены заботами, Илью затянуло, завертело в хороводе дел, которые не отличались разнообразием: дежурства в больнице да работа, а в свободные минуты – косметический ремонт в квартире, который Илья делал своими силами, пару раз попросив помочь Мишу.
Потом, когда мать перевели в реабилитационный центр, стало легче: дежурить возле нее не требовалось, только навещать. Илья старался приезжать каждый день: врачи сказали, это важно, поможет матери восстановиться.
Илья знал, что медперсонал больницы и центра относится к нему с уважением, хотя и удивился бы, если бы кто-то рассказал ему, как часто они с матерью становились предметом обсуждения в ординаторской и сестринской.
– Каждой матери такого сына только пожелать можно, – говорила лечащий врач. – Любо-дорого посмотреть, как он за ней ухаживает.
– Не всем так с детьми везет, – откликались ее коллеги.
Ирина шла на поправку на удивление быстро, хотя организм был изношен, многолетнее злоупотребление алкоголем сделало сосуды хрупкими, как тонкое стекло. Она могла самостоятельно, хотя и с трудом, ходить, справляясь все лучше и лучше; правая рука работала плохо – это было уже не исправить, но самым серьезным повреждением стали проблемы с речью: Ирина все понимала, но не могла говорить, как прежде, и это, судя по всему, было необратимо.
– Вы
Потому Илья и не пропускал ни дня, даже если совсем не было времени, все равно приезжал – договорился, чтобы его пускали в любое время, не только в часы посещения больных. Центр был хороший – спасибо Мишиному отцу, и Илья надеялся, что со временем мать оправится окончательно, хотя надежды на полное исцеление не было.
То, что случилось с нею, было настоящей бедой. Но вместе с тем Ирина словно бы впервые в жизни увидела, разглядела своего сына. Поняла, что за человека она привела когда-то в этот мир.
В первые дни, когда ей было совсем плохо, мать все время искала сына взглядом, и только когда он оказывался рядом, успокаивалась.
Она сжимала его руку здоровой левой рукой и, кажется, силилась сказать что-то важное, но не могла, лишь смотрела напряженным взглядом, в котором то и дело блестели слезы. Губы ее кривились, подрагивали, видеть это было больно, но Илья старался не отворачиваться.
– Когда мать выпишут? – спросил как-то Миша.
– Примерно к середине декабря.
– А дальше что?
– А что дальше? На процедуры в поликлинику запишемся, буду возить – мне сказали, раза три в неделю надо. Медсестра будет ходить, уколы, таблетки. Хорошо еще, с головой у матери все в порядке, смогу ее одну оставлять днем, пока я на работе, – бодро ответил Илья.
Позже, когда Миша обсуждал все это с отцом, тот сказал:
– Чем больше детям в задницу дуешь, тем большими эгоцентриками они вырастают. И наоборот. Ирина вон плевала на Илью всю жизнь, а он смотри какой вырос! – Юрий Олегович покачал головой. – Жалко парня, конечно. Прикован к ней будет на долгие годы. Дай Бог, чтобы она хоть что-то ради него сделала в этой жизни: восстановилась поскорее, чтобы ему полегче было.
Миша, который недолюбливал тетю Иру, как она просила себя называть, был с ним согласен.
Человек, как написал однажды Зощенко, не блоха, ко всему привыкает. Илья тоже привык к своему новому ритму. Часто вспоминал Томочку, думая, как она там, и понимая, что, будь девушка по-прежнему с ним, непременно включилась бы в его заботы, захотела принять часть их на себя. Теперь же, в отрыве от него, Томочка будет жить нормальной полнокровной жизнью – еще один балл в пользу их расставания.
Утром третьего декабря Илья пришел на работу и понял: что-то стряслось. Все журналисты уткнулись в мониторы компьютеров, Костя Калинин пронесся мимо него в кабинет главного редактора, позабыв поздороваться и бросив на ходу:
– Зайди!
Явно что-то с текущим декабрьским номером, который должны были послезавтра сдать в печать. Что-то иное вряд ли могло так взбудоражить всех. В сознании Ильи номер этот уже отошел в прошлое – он сделал свою часть работы и мог забыть о нем до того момента, когда возьмет его в руки, вдохнет запах свежей типографской краски.
Что могло произойти?
Илья поспешно сбросил верхнюю одежду, постучался в дверь главреда и, услышав нервное: «Да, входите!», вошел в кабинет.
Кроме Кости Калинина и хозяина кабинета, здесь был еще Рома Щеглов.