Отелло с кочергой (рассказы и повесть)
Шрифт:
– Успокойтесь!
– пыталась сдержать водопад слез Нина.
– На днях наркоман с ножом пристал отобрать выручку. Еле скрутила его!
Оператор не успел сломать двери и убежать, посему записал сцену объятий. Обалденный материал получился. Кондукторское лицо в горьких слезах... Нина, насмерть стиснутая благодарными объятиями...
Главный редактор кондукторские слезы зарубил.
– Переиграли вы, ребятки!
– сказал по-отечески.
– Зачем нам этот цыганский пережим. Берите
В это время Костя, вцепившись в балконные перила, висел на руках над бездной загаженного двора и вещал в объектив об обострении проблемы самоубийств. Обалденно получалось. Балкон на 14 этаже... Когда камера брала Костю, одетого в желтые плавки, с земли, сердце у зрителя екало - это ведь телекостей не собрать, если сорвется.
А внизу пожарники растягивали цирковую сетку, предстояло еще заснять свободный полет репортера.
ЛИФЕРЕНДУМ
В воскресенье главврача принесло. Сроду по выходным не было, тут приволокся с красным ящиком на замке, дырка в крышке.
– Сейчас, - говорит, - проголосуем лиферендум за резидента-президента.
– Кто, - спрашивает, - первый "за" будет? Барамыкин?
Барамыкину, дураку лежачему, один хрен, что первым, что на будущий год. Он ведь ни бэ, ни мэ, ни на горшок сам сходить. Ему бы только пожрать с ложечки литровой да еще храпит, как старый дизель. Сколько раз говорил главврачу: зачем это жвачно-жрачное держать, когда другие голодные?
Оказывается - для лиферендума.
– По глазам вижу, - главврач диагноз ставит, - ты, Барамыкин, "за" резидента.
И бросает бумажку в красный ящик. Тут в палату Александ Македонский заскакивает. Сабля наголо.
– Иго-го!
– заржал.
Вчера у него швабру отобрали, он сегодня черенок от лопаты скомуниздил, на нем воюет.
Главврач не стал Македонского ругать, что его Бурцилез опять пола копытьями бьет, спрашивает:
– Ты, Македонский, "за" резидента?
– Ага, - Македонский отвечает, - "за" коня!
Главврач чиркнул бумажку, бросил "за" в красный ящик.
– Кто следующий?
– зовет.
Все наши дебилы кувырком в очередь на лиферендум бросились. Первым Вовочка встал. Главврач гонит Вовочку:
– Ты голосовать не имеешь права!
Главврач Вовочку не любит. Мы как-то знакомиться начали, со всех углов представляются: Я - Наполеон! Я - Троцкий! Я - Чапай! А Вовочка как закричит:
– Встать! Я самый главный! Я - Ленин!
Все руки по швам вскочили, Троцкий честь отдал. И теперь на любую полундру: "Атас! Главврач идет!" - Вовочка плюет. Он все равно главнее.
За конкуренцию главврач его не переваривает.
– Отойди!
– отгоняет Вовочку от лиферендума, - ты свою фамилию не знаешь! Тебя в списке нет!
– Знаю!
– Вовочка грязным пальцем в список тычет.
– Смотри лучше! Я Ленин!
Главврач смотреть не стал. Обидел дурака. Я в отместку воздержался.
– Так и запишем, - бросил главврач бумажку в ящик.
А как с ним ушел, Вовочка перестал плакать, сказал, что сам проведет лиферендум против главврача.
Хотел с улицы красную урну принести, но она приваренная оказалась. Тогда Вовочка красную утку нашел.
– В утку, - говорит, - проголосуем.
Сидит, рвет газету на бумажки для лиферендума, а я лежу и думаю: против голосовать или опять воздержаться? Я ведь все-таки не псих в отличии от этих дебилов. Знаю - не взаправдешний лиферендум, а так - дурдомовский.
ДИВО ДИВНОЕ
По улице шла беременная Женщина. Не с театральных подмостков с подушкой в подоле. Настоящая. Живот до подбородка, лицо в пятнах. Махонькая, в сандалевидных туфлях, и походка утиная. Но на лице гордо написано "а вот я какая!"
Подслеповатая бабулька, молодость которой прошумела в царскорежимные времена, со скамейки уставилась на беременную.
– Эт че эт с бабочкой сделалось?
– спросила у своей молодой (лет семьдесят) подруги.
– Болесть кака?
– Ага! Болесть!
– засмеялась подруга.
– Передается постельным путем. Смотри ночью со своим старичком не заразись!
– Че буровишь-то, анделы тебе в сердце!
– Че-че, ниче! Тяжелая бабочка.
– А че еще рожают?
– сказала бабулька и перекрестилась. А потом перекрестила Женщину:
– Спаси тебя Господь.
В магазине, куда зашла Женщина, кассир от удивления впервые за двадцать лет безукоризненного стажа передала сдачу. Сильно передала. А покупатель, увидев Женщину, вернул излишек... Дома бил кулаками по голове, а головой об стену...
Видная мадам, завершающая период жизни, который называют средним возрастом, столкнувшись с беременной, крупно заволновалась и, забыв про солидность, забегала от одного телефонного автомата к другому, найдя исправный, зазаикалась в трубку:
– Антон, тут, Петрович, такое, понимаешь... это... в сторону института идет, забыла как... беременная! Давай аврал по институту, студентов-гинекологов и всех на улицу, пусть посмотрят.
Медицинский взорвался вулканом. Студенты сыпанули на крыльцо, гроздьями высунулись из окон. Живых беременных многие в глаза не видели, а кто и видел - забыл как выглядело.
Выглядело впечатляюще. Студенты раскрыли рты на такое чудо природы, а чудо шло гордо выпятив живот.
"Эт че такая пузатая?
– удивился первокурсник.
– Тройня что ли трехклеточная у нее, то есть - трехъяйцовая?"