Отходная молитва

Хиггинс Джек

Фэллон тихонько рассмеялся, повернулся к балюстраде, оперся о нее ногой, поставил локоть на колено и оперся на руку подбородком.

— Хорошо, отец мой. Вы ждете от меня ответа. Постараюсь дать его. У Эзры Паунда есть стихотворение, которое я очень люблю. «Те, кто имеет оружие в руках, по самые глаза погружены в ад, они думают о лжи стариков». Вот вам ответ, вот какова была моя цель в конце концов. Ложь стариков. И ради этого я собственными руками убил более тридцати человек и отправил в ад бог знает сколько еще.

— Хорошо,

вас обманули. В конце концов жестокость в такого рода ситуациях не связана ни с чем. Это я мог бы сказать вам еще до того, как вы начали свой рассказ. Но Краско! Этого я не понимаю.

— Послушайте, мы живем в разных мирах. Люди, подобные Мигану... это отступники. Я тоже. Я попал в заваруху, которая никак не может быть связана с вами и с другими добропорядочными гражданами. Краско был сутенером и продавцом наркотиков.

— Которого вы хладнокровно убили, — настаивал Да Коста.

— Я отстаивал нашу цель, отец мой. Я продолжал убивать ради нее даже тогда, когда понял, что она не стоит этого. Не стоит и одной человеческой жизни. И это называлось убийством. А теперь? Теперь я просто забиваю свиней.

Отвращение, ненависть к самому себе пронизывали каждое слово Фэллона. Отец Да Коста сказал с очень глубоким сочувствием:

— Мир не может быть истым и невинным с тех пор, как там правит человек.

— И кто бы мог изречь этот перл мудрости?

— Я объясню вам лучше, что хотел сказать, если вспомню одну историю. Я провел несколько лет в лагере у китайских коммунистов после того, как попал в плен в Корее. Лагерь они называли центром специальной доктрины.

Фэллон заинтересовался помимо воли.

— Промывка мозгов?

— Именно. Согласно их образа мысли я был особенным объектом, представителем католической церкви. Думаю вам известно, как относятся коммунисты к религии. Методы их были необыкновенно просты, однако они превосходно действовали. Они взяли это в теории Павлова. Нужно создать у человека комплекс вины, или, точнее говоря, укрепить в нем ту вину, которая уже есть. Хотите знать, какой первый вопрос задал мне мой инструктор? Он спросил, был ли у меня слуга, который готовил мне еду и заправлял мою постель. Я признал, что да, тогда он взял Библию и прочитал отрывок, где говорится, что Господь призывал служить ближнему своему. Удивительное дело, какую тяжесть я испытал, когда он прочел мне это.

— И вы попались в ловушку?

— Человека можно загнать в любую ловушку, когда он полуголодный и когда его долго держат в одиночестве. Они очень ловкие, не заблуждайтесь. Если употреблять марксистскую терминологию, у человека есть теза и антитеза. Для священника теза — это то, во что он верит. Все, что он считает своим призванием.

— А антитеза?

— Для меня этим оказался вопрос полов, — сказал отец Да Коста, улыбнувшись. — Они часто вступают на этот путь, когда имеют дело с католическими священниками, потому что считают понятие чистоты вздором.

— И что же они сделали?

— Они

держали меня в полуголодном состоянии в сырой одиночной камере в течение трех месяцев, а затем отправили меня в постель с двумя женщинами, готовыми на все ради идеи, так же как и вы. Вообще-то это было глупостью. По их мнению, как я думаю, я должен был испытывать глубокий стыд и вину из-за того, что у меня была эрекция. А я считал это химической реакцией организма, вполне объяснимой в данных обстоятельствах. И думаю, что моя точка зрения совпадает с мнением Господа.

— Значит, никакого греха. Вы чисты как снег. Так ведь?

— Вовсе нет. Я человек очень жестокий, мистер Фэллон. Были времена, когда и я убивал. Может быть, если бы они узнали об этом, то достигли бы успеха. Именно для того чтобы облегчить тяжесть вины этой стороны моей личности, я и пошел в церковь. Это самое слабое место, но я по крайней мере признаю его существование... А вы?

— Видеть вещи — это просто, — возразил Фэллон. — А вот понимать их суть гораздо сложнее. И это более важно.

Он замолчал, и священник сказал ему:

— Продолжайте...

— Чего вы от меня хотите? Чтобы я испил эту чашу до дна? Евангелие по Фэллону? Хорошо, извольте, если вы так настаиваете.

Он поднялся на кафедру и выпрямился перед, аналоем.

— Никогда бы не подумал, что отсюда откроется такой красивый вид. Ну так и что вы хотите услышать?

— Все, что вы захотите сказать.

— Прекрасно. Мы все одиноки. Ничто не вечно. И ни в чем нет смысла.

— Вы ошибаетесь. Вы забыли о Боге.

— О Боге? — вскричал Фэллон. — О каком Боге вы говорите! О том, который позволяет детям радостно петь, а в следующий момент... (тут его голос немного задрожал), а в следующий момент превращает их в кровавое месиво? Вы можете ответить мне честно, верите ли вы по-прежнему в Бога после того, что с вами случилось в Корее? Вы хотите меня уверить, что никогда не сомневались в его существовании?

— Сила всегда укрепляется в споре, — ответил ему священник. — Однажды я провел полгода на цепи, сидя среди собственного дерьма. И настал такой момент, такой день, когда я смог бы сделать что угодно. И тут мне было видение. Могильный камень откатился, и Он вышел из пещеры. Я прозрел, Фэллон. Я познал Его!

— Все, что я могу сказать, так это то, что если ваш Бог и существует, то предоставьте Ему распоряжаться всем. Он-то знает когда и что делать. И не ставит акцента над словом «почему».

— Так значит, вы ничего не поняли?

— Да нет, понял! Я понял, как убивать с улыбкой на губах, отец мой. А это очень важно. Но самый важный урок я извлек для себя в другое время.

— Что же это за урок?

— Что ничто не достойно цены смерти.

Внезапно в церкви стало тихо, только дождь шумел за окнами. Фэллон спустился с кафедры, застегивая пояс на пальто. На секунду он задержался возле отца Да Косты.