Откровение огня
Шрифт:
— «Покурим» — это было для твоих соседей. В курилку мы, конечно, не пойдем, она прослушивается вдоль и поперек. Лучше будет поговорить здесь. — Надя мило улыбнулась и добавила: — Я вела себя глупо в прошлый раз. Было плохое настроение. Ты ведь не очень обижаешься?
Я совсем не обижался.
— Ты интересовался письмом Симаковой. Там нет ничего особенного. Степан, как я понимаю, написал ей из Посада, когда там только обосновался. Наверное, о том, что монастырь разорен и «Откровение» теперь не найти. И еще что потерял написанную Симаковой «брошюрку»
— Ты взяла с собой то письмо?
— Нет. Было бы неосторожно показывать его тебе здесь. За нами могут наблюдать. — Заметив мою усмешку, она мне выговорила: — Ты напрасно думаешь, что у меня паранойя. У нас действительно все везде за всеми наблюдают.
— Что же написала Симакова в ответ Степану? — спросил я.
— Ее письмо совсем короткое. О том, что Линников недооценивает неожиданности. И что у нее не осталось больше ни одного экземпляра ее брошюрки — тот, что взял у нее Степан, был последним.
— Ты не думаешь, что Симакову звали Натальей?
Надя недоуменно взглянула на меня.
— Натальей? Почему — Натальей? В письме к Степану она подписалась «Наламой». По-моему, это ее подпольная кличка — что же еще? Кстати, я пришла сюда из-за ее опуса. Кто знает, — может, там не только марксизм-ленинизм, но и что-то из ее биографии. Я искала «Мою революцию» в каталоге и под «Наламой», и под «Симаковой», а нашла по названию, как произведение анонимного автора. Впрочем, ее ли это «Революция», требуется еще проверить. Так или иначе, я хочу эту книжонку посмотреть, однако здесь имеется препятствие — как оказалось, она относится к категории изданий, которые свободно выдаются только в твоем «профессорском зале». Закажешь для меня этот шедевр?
Мы пошли к каталогу, нашли карточку «Моей революции», и я выписал на нее требование.
— Налама — это что-то означает? — поинтересовался я.
Надя пожала плечами.
— Мне «Налама» ничего не говорит. Только «налим» приходит в голову.
— Налим, революция и «Откровение огня», — подытожил я.
— По всей вероятности, все было очень просто, — трезво заметила Надя. — Эта Налимарассказала об «Откровении» Степану, когда разговор зашел о книгах. Степан ведь был помешан на книгах, вот она ему и выдала захватывающую историю о тайном манускрипте, упрятанном в Благовещенском монастыре.
— По всей вероятности, — повторил я за ней. — А по всей невероятности?
— Ты это о чем? — сухо спросила Надя.
— О невероятном. В кенергийской истории больше невероятного, чем вероятного. Чьи слова?
— Не знаю.
— Твои.
— Я ошибалась, — сказала она хмуро. — Во всех историях больше вероятного, чем невероятного, и в этой — тоже.
Когда мы вернулись в читальный зал, я проводил Надю к своему столу, нашел для нее свободный стул и пошел за «Моей революцией». Скоро я получил тоненькую книжку в серенькой бумажной обложке и сразу заглянул в нее. Первая строка текста подтвердила, что передо мной был именно тот «опус», который разыскивала Надя — его автор начал с того, что
«Когда-то меня звали Наталья Трофимовна Симакова, теперь мое имя — Налама, и оно вытекает из первого, как река из родника…»
«Значит, все-таки Натка!» — первым делом отметил я. Я это ожидал. Дочь Марьи и Трофима могла дожить до 1919 года — и она действительно оказалась той, кто попал в «кенергийскую цепь» между скитником Никитой и Степаном Линниковым. Как это получилось и что было дальше, рассказывалось в «Моей революции». Марксизмом-ленинизмом в ней и не пахло. Под своей «революцией» Налама подразумевала перемены в ее собственной жизни, которые произошли во время ее ссылки в горном Забайкалье, у границы с Монголией. Там она побывала в духовной общине, после чего товарищи стали называть ее в шутку Наламой, что означает «Наталья-лама». Это прозвище ей, надо полагать, нравилось, раз она оставила его за собой и после ссылки.
Я представил себе, как воспримет новые факты Надя, и в тот же момент увидел ее саму: она шла по проходу. Вслед за ней шествовала дежурная по залу. Встретившись со мной взглядом, Надя кивнула мне головой в сторону выхода. Уж не выпроваживали ли ее из зала? Так оно и оказалось. Я перехватил Надю у самой двери.
— В твоем зале разрешается сидеть только академикам, — сообщила с сарказмом она.
Дежурная тоже остановилась и ждала.
— Мы коллеги, — объяснил я строгой женщине, которую хорошо знал в лицо. — Вместе работаем над одной научной статьей.
— И работайте на здоровье, — ответила дежурная, — только не здесь. Вход в этот зал по специальным пропускам.
Я вышел вместе с Надей за дверь. Мы последовали к лестнице и остановились на том же месте, где разговаривали полчаса назад.
— Страна начальников. Каждая шушера тобой командует! — возмущалась Надя. Заметив мою усмешку, она вскипела еще больше: — Уж не хочешь ли ты мне дать понять, что и я сама такая, как та мымра?
Вместо ответа я сообщил:
— «Моя революция» — совсем не то, что ты думаешь.
Новость впечатления на Надю не произвела: ее настроение было совершенно испорчено.
— Спасибо за услугу. Извини, что так получилось, ты только зря потерял время.
— Если хочешь, я прочитаю книжку Наламы и перескажу тебе вкратце ее содержание.
— Спасибо, не стоит. Я что-нибудь придумаю и доберусь до Наламы сама. Знать в общих чертах содержание для меня мало, мне надо сделать выписки.
— Я могу для тебя сделать и выписки.
Надя просмотрела на меня оценивающе.
— А твое драгоценное время?
— Завтра ты получишь от меня конспект.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила она и посветлела.
— Завтра же я могу тебе передать и ответ Ханса. Я разговаривал с ним позавчера о тебе, он попросил дать ему подумать. Сегодня вечером я собираюсь зайти к нему за ответом.
— Хорошо, — только и сказала Надя, опять изменившись в лице.