Откровение
Шрифт:
Томас удивился, но на всякий случай повторил грозно:
— За Пречистую Деву, мать ее и престарелых родителей!
Меч в его могучей длани полыхал зеленым огнем, сам Томас выглядел как башня, закованная в железо. Воины пятились сильнее, один споткнулся и упал, остальные же, словно это послужило сигналом, повернулись с криком ринулись обратно. Некоторые даже отшвырнули топоры, чтобы легче бежать, а один успел сорвать тяжелые доспехи, стряхнул шлем, благодаря чему обогнал всех.
Томас гордо расправил плечи, приосанился. Чернь есть чернь, дай им
— Чего они так уж? — спросил он с легким удивлением, хотя знал ответ.
Калика ответил, как Томас и ожидал:
— Тебя узрели.
— Да но... Опять меч?
Он ожидал, что Олег пояснит, хоть и нехотя, что испугались не столько меча, сколько его, Томаса Мальтона, отважного и грозного, героя сарацинских походов, но калика покачал головой:
— На этот раз доспехи.
Томас провел ладонью, все еще вздрагивающей, по выпуклым пластинам груди. Железо с услужливой готовностью охлаждало пальцы хозяина. Томасу почудилось, что доспех слегка вибрирует от жажды служить, закрывать собой от вражеских стрел и мечей.
— В нем тоже магическая сила?
— Сила — да, а насчет магической... Этот доспех носил Рюрик.
Он пошел дальше, уверенный, что объяснил все, но Томас, который это имя услышал впервые, удивился:
— Ну и что?
— А то, — откликнулся Олег, не оборачиваясь, — что это воины чуди. Или мери, я их и раньше путал.
Томас долго карабкался следом, потом повторил непонимающе:
— Ну и что?
— Рюрик, — сказал Олег через плечо, — начал создавать свое княжество. Понял?
— Не совсем, — признался Томас. — Я тоже буду создавать... или хотя бы укреплять.
— Пикты уже исчезли, — донесся голос Олега, — как и кельты, бритты... А здесь исчезли меря, весь, хоты, липяне.... Чудь так вовсе, чтобы не покориться чужеземному пришельцу, выкопали глубокие ямы, а потом подрубили столбы, на которых держались пласты земли. Похоронили себя заживо, призвав своих богов отомстить пришельцу.
Томас крикнул в спину:
— Отомстили?
— Ну, как сказать... Рюрик погиб, его сыны погибли, внуки погибли, правнуки тоже... но дело было сделано. А от напрасной жертвы чудинов остались только слова «чудо» да «начудили».
Калика использовал все воинские хитрости, а знал немало, но к концу дня не спасли увертки. Их явно искали, мелкие отряды бродили как будто бесцельно, но прочесывали каждую пядь земли, заглядывали в каждую мышиную норку, будто могли там схорониться, да еще вдвоем.
Томас затравленно оглянулся, но сзади шли десятка два с копьями и топорами, справа за гребнем слышатся голоса, слева конский или чей-то еще топот, лишь спереди не больше дюжины...
Переглянувшись, молча бросились вперед. Их заметили раньше, чем добежали, подняли крик, не могут драться и помирать с молчаливой гордостью, сказано — чернь, на крик сбежались еще, быдло неумытое, не хотят один на один, лезут скопом, им лишь бы одолеть, а что с потерей чести — наплевать, куда мир катится, вот так и убить могут...
Томас дрался молча, люто, злой на одинаковые схватки, одинаковых воинов, что и драться не умеют — простолюдины с топорами! — но глядишь и либо задавят числом, либо кто-то ухитрится сдуру или невзначай просунуть лезвие в щель доспехов. Калика тоже сражался без ярости, но он вроде бы никогда не злился, что ужасало Томаса. Нельзя же так просто убивать, не коровы на бойне, это ж люди, их можно только с криком, яро, остервенясь, вгоняя себя в бешенство, чуть ли не пеной брызгая во все стороны света, за то, что язычники, что не в ту сторону крестятся, не ту одежду носят, не так смотрят, и вообще — за то, что виноваты...
Калика молча отступал, враги переступали через трупы, лезли, топорами размахивали не так уж и неумело, но все же какой дурак посылает простых против героев?
Когда их ряды стали просвечивать, словно Томас и Олег увидели последние деревья, а дальше степь, Томас вскрикнул мощно:
— И это все?
— Да ладно тебе, — пробурчал Олег. — Не надоело?
— Надоело, — согласился Томас. Он двумя мощными ударами поверг двух, остальные заколебались, а тут еще калика разбил одному голову как переспелую тыкву, и воины наконец попятились. Томас уже привычно сделал зверское лицо, потопал ногами, хотел плюнуть вслед убегающим, но вовремя вспомнил, что еще не поднял забрала. — И все же не понимаю...
— Чего?
— Мы в аду или нет?
Калика вытер посох об одежду убитого, лишь тогда неспешно осмотрелся. В зеленых глазах появилось сомнение:
— Ну, если иносказательно...
— В задницу моему оруженосцу твои иносказания! Знаю, и на земле бывает ад... но я не понимаю, почему нашему противнику не выступить против нас открыто? Самому? Ведь мы в его владениях?
Калика молчал, лицо было сосредоточенным. Томас тряхнул его за плечо. Олег досадливо отмахнулся:
— Не мешай. Я мыслю.
— А я что? — обиделся Томас.
— А ты весь кричишь.
— Но я дело кричу!
— Крик всегда не дело. Но в чем-то ты прав. Непонятно... Я не думаю, что Сатане трудно нас сокрушить. Какая-то непонятная игра. То ли прощупывают наши силы... зачем?.. то ли кто-то из подручных Сатаны торопится прибить нас раньше, чем об этом узнает сам хозяин вашего ада.
Томас снял шлем, кое-как стащил панцирь и камнем начал колотить по железу, старательно выравнивая вмятины.
— Зачем? Может быть, он как раз спал на воротах, когда мы прошли? Я помню, как-то в крепости для своих рыцарей...
Калика прервал:
— Похоже. Но пока что посылает своих слуг. Однако сам вряд ли такой же мальчик для битья. И когда явится сам...
Томас усерднее замолотил по доспехам.
От черных скал несло сухим жаром. Томас тащился, обливаясь потом. Багровое лицо распухло, со лба срывались крупные мутные капли. Сухие камешки щелкали под железными сапогами, рассыпались, брызгали короткие тусклые искры. Каменная плита, по которой шли, была такой же мертвой и враждебной как стена, которую едва не задевали плечами.