Откройте небо
Шрифт:
– А что бывает за это курьеру? – спросил я.
– Если это обнаруживает патруль времени? Его выгоняют с работы, уныло произнес Буонокоре. – Что мы пытаемся сделать, так это прикрыть друг друга до того, как вмешается патруль. Работа собачья, но мы просто обязаны ее выполнять. Я хочу вот что сказать: если ты не будешь подстраховывать любого своего коллегу, то кто же придет на выручку тебе, когда в том возникнет необходимость?
– Кроме того, – сказал Сэм, – это еще вызывает у нас чувство законной гордости, мы ощущаем себя героями.
Я стал
Все казалось мне просто прекрасным во время оживленной дискуссии на тему, как изловить Зауэрабенда. Я питал к ним теплые чувства – к своим друзьям, которые познаются в беде. Моим компаньонам. Моим коллегам.
Мушкетерам Времени. Сердце мое переполнялось любовью к ним. Я даже произнес краткую речь, в которой выразил глубокую благодарность за ту помощь, которую они мне оказывали. У них был при этом несколько смущенный вид, и все они еще раз заверили меня в том, что это просто вопрос взаимовыручки – золотое правило в действии.
Отворилась дверь, и, спотыкаясь, в комнату ввалилась запылившаяся фигура человека в совершенно неуместных для этой эпохи солнцезащитных очках. Наджиб Дайани, мой старый наставник! Он нахмурился, плюхнулся на стул и сделал нетерпеливый жест, не имеющий отношения к кому-либо в отдельности, в надежде прихлебнуть вина.
Колеттис протянул ему чашу с вином. Дайани вылил немного вина себе на ладони и смыл им пыль со своих очков. Затем залпом выпил остальное.
– Мистер Дайани! – вскричал я. – А я и не знал, что вас кликнули тоже! Послушайте, мне так хочется поблагодарить вас за ту помощь…
– Болван, – спокойно произнес Дайани. – Как это я вообще разрешил вам получить лицензию курьера?
52
Дайани только-только вернулся. Он проводил поиски в 630-650 годах, снова не давшие никаких результатов. Усталый и раздраженный, он был явно очень недоволен тем, что свой отпуск тратит на поиски сбежавшего у кого-то туриста.
Я попытался было «всучить» ему свою благодарственную речь, однако он поспешно отмел все мои сентиментальные излияния и произнес очень кислым тоном:
– Не утруждайте себя сладкоречивыми словами. Я это делаю только потому, что если патруль разнюхает, какую человекообразную обезьяну я выпустил в качестве курьера, это очень плохо отразится на моей карьере. Я сейчас пытаюсь спасти свою собственную шкуру.
Наступило очень тягостное для всех нас молчание. Тишину прерывало только шарканье ног и покашливание.
– Не очень-то утешительно слышать такие слова, – сказал я, обращаясь к Дайани.
– Не давай ему, малыш, вывести себя из равновесия, – посоветовал Буонокоре. – Как я уже тебе говорил, любой оставленный на попечение курьера турист может что-нибудь такое сотворить со своим таймером…
– Я не говорю о потере туриста, – раздраженно произнес Дайани. – Речь идет о том, что этот идиот умудрился продублировать себя, пытаясь исправить оплошность! – Он едва не поперхнулся вином. – Первое я еще могу ему простить, но вот второе – это совершенно непростительно!
– Да, удвоение – это действительно безобразие, – согласился Буонокоре.
– Это вещь серьезная, – произнес Колеттис.
– Незавидная судьба, – сказал Сэм. – Не говоря уже о том, как трудно будет выпутаться с Зауэрабендом.
– Что-то я не припоминаю другого подобного случая, – заявил Паппас.
– Очевидный просчет, – прокомментировал Пластирас.
– Послушайте, – взмолился я. – Удвоение произошло нечаянно. Я настолько увлекся поисками Зауэрабенда, что не понял…
– Мы понимаем, – сказал Сэм.
– Это вполне естественная ошибка, когда находишься в таком нервном напряжении, – подтвердил Джеф Монро.
– С любым такое могло случиться, – успокоил меня Буонокоре.
И только Паппас пробурчал, но уже более мирно:
– Стыд. Стыд и позор.
Я все меньше ощущал себя достойным членом сплоченного братства, и все больше чувствовал себя вызывающим только жалость деревенским дурачком, который, куда ни пойдет, оставляет за собою лужи да кучи. А бедные родственники пытаются вычистить обгаженный пол, да еще и успокаивают дурачка, чтобы тот не нагадил еще больше.
Когда до меня, наконец, дошло, каким было подлинное отношение ко мне со стороны всех этих людей, мне страх как захотелось вызвать патруль времени. Сознаться во всех совершенных мною времяпреступлениях и самому попросить о собственном уничтожении. Душа моя вся аж съежилась. Неизвестно куда испарилось мое мужское естество. Я, сообщавшийся с императорами, я, последний из Дукасов, я, переступивший через тысячелетия, я, выдающийся курьер в стиле Метаксаса, я… Я для всех этих ветеранов был просто кучкой детского дерьма. Дерьма, только внешне похожего на мужчину. Самого что ни на есть настоящего дерьма.
Метаксас, который молчал вот уже минут пятнадцать, в конце концов произнес:
– Если те из вас, что собираются снова на поиски, готовы, то я велю подать колесницу, чтобы доставить вас в город.
Колеттис покачал головой.
– Мы еще не распределили между собой эпохи. Но это займет всего несколько минут.
Все склонились над картой. Было решено, что Колеттис прочешет 700-725 годы, Пластирас – 1150-1175, а я проинспектирую 725-745 годы. Паппас принес герметический костюм, в котором намеревался обследовать 745-747 годы, в которые свирепствовала чума, на тот случай, если Зауэрабенд угодил по незнанию в этот, запретный для посещений, период.