Открытие Морниела Метьюэя
Шрифт:
Да, так оно и есть. Он напоминает ей отца. Ее богатого папочку.
Почувствовав, что начинает собой гордиться, Картер в резком приступе отвращения загасил окурок. Вот уж эта чертова музыка Мэдисон-авеню, до чего же она прилипчива! Вы смеетесь над ней, высмеиваете перед другими, читаете книги, где ее высмеивают, – а потом сами вдруг замечаете, что мотивчик-то у вас на губах. Картер ей напомнил отца, вице-президента банка, скорее всего – человека преуспевающего. Ну и что здесь такого? Разве это свидетельствует о том, что Картер Браун погряз в буржуазности? Вовсе нет, вовсе нет. Он всего лишь хорошо образованный, умный и удачливый молодой человек,
И при всем при том, добавил он справедливости ради, такой циничный и недалекий, что при виде девочки, столь вопиюще, столь ужасающе несчастной, ему в голову не пришло ничего иного, кроме этого остроумного и – увы! – достаточно меткого прозвища.
Теперь Лия. Корневая система Лии чересчур тесно сплетена с корнями других людей. Она любит свою работу, но явно вкладывает в нее слишком много души. Да, так оно и есть. Достаточно послушать ее разговоры! Посмотреть в ее сияющие глаза!
– …Остальные дети были просто ошеломлены. Или вот еще, когда я попросила их загадывать загадки. Знаешь, что загадала Дороти, когда подошла ее очередь? Только вдумайся, Картер. Она задала классу такой вопрос: «Кто съест вас скорее – огромная гусеница или миллион крошечных львов?» Вот я и говорю, что девочка с таким богатым воображением…
– С таким неумением приспосабливаться к окружающей обстановке, – поправил он. – Знаешь, по-моему, она серьезно больна. Интересно было бы проверить ее на тест Роршаха. Огромная гусеница или миллион маленьких львов… надо же такое придумать! Не знаешь, ее когда-либо водили к психотерапевту?
Лия мрачно улыбнулась.
– Ее родители люди состоятельные, я тебе уже говорила. Подозреваю, что она использует все преимущества своего положения. Включая и бесконечные стычки из-за того, к какому ей доктору ходить, папиному или маминому. В чем девочка действительно нуждается, того ей никто дать не может: других родителей или, по крайней мере, одного из них, но чтобы он на самом деле заботился о ней.
С этим Картер никак не мог согласиться.
– Гораздо больше толку было бы, если бы нашлась пара ребят, которые относились бы к ней с симпатией и приняли бы ее в свой круг. Если и существует что-то, что можно вывести из анализа нашего поведения, так это то, какие мы, без всяких исключений, общественные животные. Без цементирующей среды товарищества, без интереса и одобрения хотя бы немногих наших сверстников мы не просто перестаем понимать, что к чему, – мы вообще не можем считаться людьми. Отшельники никакие не люди; не знаю в точности, кто они такие, но не люди наверняка. А поскольку этот ребенок психологический отшельник, на самом деле она тоже не человек. Она что-то другое.
Минут через пятнадцать стало ясно, что успех у Лии ему обеспечен. Однако к этому моменту он слишком прочно увяз в проблеме, каким образом можно помочь ребенку вроде Дороти обрести друзей. Это стало чем-то вроде idee fixe, хотя его специальностью была психология групп, а не личностей; и, как всякая idee fixe, она настолько завладела им, что все остальное отступило на второй план.
В конце концов именно Лия сменила тему их разговора; именно Лия намекнула на возможность следующей встречи. Он сумел взять себя в руки и заговорил о том, что они будут делать, когда вечером в следующую пятницу она приедет в город на свидание с ним. В итоге все обернулось как нельзя лучше.
Но когда они покидали кафе, Картер бросил через стекло витрины последний взгляд на Шоколадно-Молочное Чудище. Повернувшись на своем стуле, она, все еще с соломинкой во рту, следила за ним глазами, которые наводили на мысль о паре изголодавшихся акул.
А дальше, ясное дело, она шла за ними до самого дома Лии. Что она с ним все-таки сделала? И как она это сделала? И… зачем?
Он сердито пнул ногой камень, наблюдая за тем, как тот запрыгал по траве и с всплеском плюхнулся в густую коричневую реку. Интересно, Дороти извлекла этот камень из реального мира? Как? Зачем? Впрочем, зачем – понятно. Наверное, проверяла таким способом свое могущество.
Могущество? Может, нужно другое слово? Талант, или дар, или необычные способности – так, пожалуй, будет вернее.
Теперь, если учесть достаточно развитое мышление, если учесть, что в детском сознании обитает сильная личность, чувствующая себя несчастной, если учесть непопулярность у товарищей и общий невроз, обостривший это мышление и добавивший сил этой личности, то… что? Что из всего этого получится?
Внезапно он вспомнил, о чем думал непосредственно перед тем, как очутился в этом леденцовом мире. Он только что расстался с Лией, с удовольствием представлял себе вечер пятницы, как вдруг заметил девочку и снова подумал, что у нее точно проблемы. Это надо же! Она шла за ними от самого кафе, по-прежнему одна. В своем ли она уме?
Выстраивалась определенная последовательность. Первое: она изголодалась по людям, это несомненно! Второе: не по людям в принципе, а по детям своего возраста. Кстати, что вообще делать детям вроде нее? Третье: какие у нее мотивы; что творится у нее в голове? Давай поломай голову, специалист по решению серьезных проблем.
И потом эта ужасная вспышка, и он открывает глаза здесь.
Короче, у него было нечто, что могло способствовать решению ее проблемы. Причина крылась не только в ней. Он попытался отчетливо представить себе, что у девочки на уме, как она делала… то, что делала.
Нет, требовалось, однако, что-то и от нее, чтобы все это произошло. И независимо от того, как это называть – талант, могущество, особые способности, – она это имела. И применила на нем.
Картер внезапно вздрогнул, вспомнив ее загадку.
Озабоченный тем, чтобы направить беседу с Лией в более выгодное для себя русло, он пропустил мимо ушей половину рассказанного ею о фантазиях девочки и теперь ужасно жалел об этом. Чтобы выбраться отсюда целым и невредимым, чтобы выжить, ему необходимо использовать каждый клочок информации о Дороти.
Как-никак, именно ее убогие желания превратились теперь в непреложные законы природы, которым он должен подчиняться.
Тут Картер заметил, что он больше не один. Его окружали дети. Они словно материализовались неизвестно откуда – вопя, играя, подпрыгивая, карабкаясь. И там, где кричали громче всего, где в играх участвовало больше детей, там была Дороти, Шоколадно-Молочное Чудище. Дети скакали вокруг нее, словно струи вокруг статуи, возвышающейся в центре фонтана.
Она стояла среди них, но глядела только на Картера. И ее взгляд вызывал еще большее чувство неловкости, чем прежде. Несравненно большее, если уж на то пошло. На ней были все те же голубые джинсы и желтый кашемировый свитер с грязными пятнами. Она казалась выше, чем на самом деле, и чуть возвышалась над всеми остальными детьми. И она казалась стройнее. Теперь, положа руку на сердце, ее можно было назвать разве что пухленькой.