Отпущение грехов
Шрифт:
– Да-да, конечно, – поспешно подтвердила я, – дальше что?
– Но это еще ничего, – продолжал Николай. – На следующий день после его ареста в моем доме в Заречном кто-то рылся… Точно знаю, что я не так клал свои вещи. Конечно, сам часто не помню, куда что кладу, но не мог же я выпотрошить все подушки, а пух раскидать по всем комнатам?
Действительно, до такого Докукин еще не дошел. Хотя, на мой взгляд, поиски очков, завалившихся в погреб, немногим отличались от упомянутого Николаем подушечного погрома. Тогда Коля перевернул вверх дном все заготовки на зиму, после чего несколько дней отгружал из погреба
– На следующий день я ехал из дома в институт, и мне в хвост пристроилась какая-то машина… темно-зеленая такая. Вели меня до самого института, а потом остановились и смотрят… и смотрят, и смотрят!
Докукин нервно дернул головой и пробормотал нечто похожее на «черт побери, блин». Ничего крепче подобных выражений он не употреблял, как это ни странно для нашего матерщинного и грубого времени. И особенно для медика, кои, как известно, никогда не отличались чрезмерной деликатностью.
– То есть ты хочешь сказать, что за тобой следят?
– Ну да! И еще…
– Что – еще? – поддавшись тону Николая, невольно понизив голос спросила я.
– И еще – мне кажется, что это какой-то… полтергейст, что ли.
Ну вот, приехали! Николай Николаевич Докукин, материалист до мозга костей, не веривший ни в черта, ни в бога, да и не заметивший бы их существования вследствие феноменальной рассеянности, вдруг с придыханием заговорил о паранормальных явлениях! Это, пожалуй, будет похлеще предложения руки и сердца.
– Но факты, – сказала я. – Какие у тебя основания… – Я хотела сказать «нести такую чушь», но запнулась и все-таки употребила обтекаемую форму: – Какие у тебя основания так утверждать?
– Потому что они приходили ко мне сегодня ночью, – хрипло сообщил Докукин.
– Кто – черти?
– Да… это были говорящие слоники.
Если бы я не знала Докукина много лет и не была уверена в том, что он просто не посмеет употреблять сильные наркотики, после которых можно увидеть не то что говорящих слоников, но и живых Минина и Пожарского (о чем мне недавно рассказывал один знакомый маргинал, балующийся галлюциногенами) – я бы подумала, что Коля просто «обдолбался» и теперь гонит пургу.
Но несомненно, это было не так. Хотя, чтобы гнать пургу, господину Докукину вовсе не обязательно было принимать различные психостимуляторы, седатики и галлюциногены.
– Так-так, – протянула я, пытаясь сохранять невозмутимость. – Значит, говорящие слоники? Просто превосходно.
И тут он вспылил. Впервые за время нашего достаточно долгого знакомства я увидела, как может злиться Коля Докукин.
– Даже не делай вид, что ты пытаешься мне верить! – рявкнул он, на самом излете фразы сбившись на писклявый дискант. – Я же вижу, что ты… ведь ты думаешь, что я слетел с катушек… так, кажется, сейчас принято выражаться? Или – крыша поехала?
Привлеченная этим фейерверком красочных и разнообразных звуков, в комнату заглянула тетя Мила – и обомлела.
– Коля? – выдавила она. – Это ты так шумишь, господи боже мой?
Коля немедленно стушевался и снова уткнулся носом едва ли не в собственные колени. Но это, вероятно, была только видимость, потому что через мгновение Докукин довольно
– Ну… я. А что?
– Тетя Мила, будьте так любезны, дайте нам с Николаем потолковать, – вмешалась я, увидев, что лицо моей родственницы, не привыкшей к таким наскокам, особенно со стороны кроткого и рассеянно-застенчивого племянника ее приятельницы, немного помрачнело.
Та осуждающе покачала головой и вышла из комнаты, сухо поджав губы.
– Значит, говорящие слоники, – подытожила я. – Ничего, Коля, рассказывай, я и не такое слышала, так что выкладывай – любой, даже самый болезненный бред может оказаться самой горькой правдой.
Докукин вздохнул.
– Это было примерно около полуночи, – начал он. – Я работал за компьютером, только дело не клеилось… глаза болели, голова что-то кружилась… радужные пятна какие-то плавали… думаю, ладно, пора спать. Хотел глянуть на часы… и тут меня такой страх охватил: вместо часов торчит чья-то черная башка с белыми глазами… без зрачков… и пасть ворочается ярко-красная… как будто в рот этой твари напихали угольев. Я заорал и попятился, а башка как каркнет… и превратилась в кукушку на часах. Ну, думаю, доработался… монитор-то у меня без защитного экрана. – Коля вздохнул, и, сняв очки, пальцами правой руки начал тереть глаза.
– «Поднимите мне веки – не вижу», – резюмировала я завязку докукинской сказки о нечисти. – И ты что, Коля, на самом деле доработался до такого состояния, что часы показались тебе какой-то адской тварью?
– Да не какой-то… – пробормотал он. – В том-то все и дело, что не какой-то. Это была голова собаки… огромной черной собаки.
– Хорошо, сэр Генри Баскервиль, – произнесла я, – вполне допускаю, что тебе с твоим воображением и впечатлительностью может привидеться что угодно, но, кажется, не это напугало тебя больше всего.
– Да нет… в том-то все и дело. Я выпил на ночь успокоительного… снотворного, и улегся. Тщательно заперся на все замки, проверил ставни, чтобы, не дай бог… – Его голос вдруг сорвался от глухого клокочущего ужаса, он склонился ко мне и вдруг быстро забормотал: – Это ведь не только со мной такое… соседка говорила, что по ее дому кто-то ходил и стонал… так страшно стонал, что ее придавило к кровати… всю ночь пролежала с закрытыми глазами в холодном поту, боясь шевельнуться. А еще подальше… через кладбище… умерла старуха. Ее нашли утром на пороге… лицо все перекошено от ужаса… в руке держит топор, и… и…
– Ну? – воскликнула я, невольно захваченная страстностью и пугающей убежденностью в истинности излагаемого, буквально пронизывающими его рассказ.
– …и, по всей видимости, этим топором она хотела отрубить себе руку… потому что кость надломлена и несколько рубленых ран на предплечье. А люди, которые живут рядом с ней, говорили, что кто-то из них ночью вышел на подворье и увидел дом этой бабки… вокруг него плясали черные и зеленые змеи. Как языки костра.
– Не, ну это уж совсем оккультизм какой-то попер, Коля, – недоуменно проговорила я. – Зеленые змеи… зеленый змий. Этот, что вышел, как ты говоришь, на подворье, часом, не алкоголик? А то я слышала, на окраинах твоего Заводского района только и делают, что гонят самогон и сами же с ним усиленно борются.