Отражение.
Шрифт:
Он подкрался совсем близко и вдруг выскочил перед парочкой, предвкушая, как смутится и покраснеет Татьяна, и растеряется конюх Серёжа.
Но разглядев влюблённых, князь подавился смехом: к конюху Сергею испуганно прижалась его любимая дочь Наташа.
– Ах ты мерзавец! – взревел Львов. – Запорю!!– И князь не помня себя бросился с кулаками на обидчика.
Но его Наташа, его ласточка, с криком: «Беги, Серёжа, я его задержу!» – подставила подножку отцу. Василий Петрович, не ожидая такой подлости, конечно
Очнулся он уже в собственной постели, с холодным компрессом на голове.
– Наташа, где Наташа? – слабым голосом произнёс он.
Ответом ему было молчание.
Взволнованный князь попытался встать с постели, но собравшаяся дворня не позволила ему это сделать. И ключница, наконец, дрожащим голосом сообщила, что Наташа пропала вместе со своей лошадкой Ягодкой. Принялись искать её и не сразу заметили исчезновение конюха Сергея и лучшего княжеского жеребца Воронка.
Василий Петрович сорвал с головы повязку и велел снаряжать погоню. Не верил князь, что голубушка, лапушка Наташенька добровольно с паршивцем Серёжкой сбежала.
«Обманул, заморочил голову, увез. Ничего, ничего. Догоню, верну. Запорю до смерти стервеца. Спасу мою Наташу», – твердил князь, не переставая прочёсывать округу.
Но шло время, а следов дочери так и не обнаружили.
А летом пошел слух, что стервеца Сережу видели в банде Игнашки Косого. А позже нашел князь Василий подброшенное письмо, в котором рукой Наташи было писано
«Дорогой батюшка, не ищите меня. Я ушла из дома по своей воле за любимым. Невозможно мне было стать женой Гришки Свиньина, и другого выхода, как сбежать, я не представляла.
С Сергеем мы обвенчались, я его законная жена и буду теперь следовать за ним до самой смерти.
Простите вашу недостойную Наташу и прощайте. Не смею более называться вашей дочерью. Наташа».
Князь вновь и вновь перечитывал письмо, не веря, что такое могла написать его дочь. Затем разжёг камин в большой зале и сжёг письмо и все Наташины вещи, запретив прислуге упоминать при нем даже её имя.
И зажил затворником, никого не принимая и никого не посещая. Год прошел, другой, вновь Рождество на пороге.
друг вечером, в Сочельник, когда прислуга втихаря готовилась встречать светлое Рождество, в запертые ворота громко застучали.
Сонные дворовые псы лениво подали голоса, а в ворота всё колотили и колотили не переставая.
Татьяна кликнула кучера Степана, зажгла масляную лампу и, накинув шерстяную шаль на плечи, поспешила к воротам. Степан молча следовал за нею, сжимая в руке огромный топор.
«Кого там черти принесли, – ворчала ключница, – к добру али к худу?» Стучать перестали.
Степан отодвинул здоровенный засов и приоткрыл ворота.
Татьяна приподняла лампу вверх и опасливо заглянула в щель. За воротами, запряжённая в розвальни, переминалась с ноги на ногу тощая лошадёнка. «Да кого ж это принесло в такое время?» – вновь подумалось ключница, – и тут из темноты на свет шагнула высокая женская фигура.
– К барину веди! – властно приказала женщина.
И Татьяна, наконец, узнала ту, что явилась в неурочный час: перед ней стояла Ульяна, которую иначе, как Улька-ведьма промеж себя крестьяне и не называли.
– Да ты совсем ума лишилась, – ключница раскрылилась, стараясь не впустить незваную гостью.
Но та лишь плечом шевельнула, и Татьяна как пушинка отлетела в сторону. А Степан сам отступил в сторону, пропуская ведьму и боязливо крестясь ей в след. А Ульяна, не оглядываясь, направилась прямо к парадному входу.
– Танька, – Степан помог ключнице выбраться из сугроба, – кажись, дитё у ведьмы на руках пищит.
– Да свят с тобой, какое дитё? Откуда? Показалось тебе.
– Нет, неспроста Ульяна явилась, ох, неспроста.
И к барину пошла прямой наводкой.
Чует моё сердце, случилось что-то. Дай фонарь, пойду к барину в покои, да сама погляжу, может, помощь ему какая нужна.
Ключница решительно пошла по дорожке к парадному входу. Степан, тяжело вздохнув, поплёлся вслед за ней.
Ульяна тем временем нисколько не плутая шла по неосвещённым коридорам барского дома.
Впереди забрезжил теплый свет: в спальне барина тлели угли в камине и горели свечи в подсвечниках. На столе стояли нетронутые праздничные блюда. Барин говел до первой звезды.
Сам Василий Петрович сидел в мягком кресле подле камина и что-то читал, водя пальцем по строкам.
Ульяна вошла в барские покои и остановилась, кулёк в её руках зашевелился, и из него послышался жалобный детский плач.
Князь Василий удивлённо смотрел на гостью, не узнавая сначала, затем приподнялся и прерывающимся голосом произнёс:
– Уля, неужто это ты? Как ты здесь? Зачем?
Василий Петрович в волнении отложил открытую книгу на столик, стало видно, что это Библия, в дорогом переплёте и с золотым тиснением на обложке. В нерешительности он встал посреди комнаты, не смея подойти к странной гостье. Она сама подошла к нему и протянула пищащий сверток.
– Возьми.
Князь машинально взял протянутый кулёк и отогнул краешек: на него глянули бледно-голубые глазки младенца, полные слёз.
Крошечные розовые губки кривились в плаче, открывая беззубые дёсна. Что-то кольнуло в груди у Василия Петровича, что-то давно забытое:
– Наташа… – прошептал он потрясённо, глядя на младенца.
– Приди в себя, Вася, не Наташа это, а дочь её новорожденная. Нет у неё ещё имени.
Но князь как будто и не слышал, счастливыми глазами он смотрел на ребёнка и бормотал: