Отражение
Шрифт:
Впрочем, выходить Атту и не порывался. Моменты буйства всё реже и реже посещали безумца, всё чаще он впадал в полную апатию и безразличие, безучастно лежал или сидел, глядя в стену отсутствующим взглядом. Спал тревожно и всегда просыпался крича, иногда в слезах. От еды не отказывался, но ел мало и без аппетита. Прервать свою жизнь или нанести себе увечий не пытался.
Никто не верил ему. Все считали его больным, обжигали своей жалостью. Доказать правдивость своих слов он не мог, ту злополучную серёжку он, видимо, выронил по дороге. Да и как ему могло прийти в голову, что тело, ужасно изуродованное тело его бедной сестры, исчезнет так быстро? В некоторые моменты он почти начинал поддаваться внушению
И в конце концов он пришёл снова. Снял плащ, отороченный мехом, - Атту мучительно вздрогнул, не сдержался, увидев волну распущенных волос до самых пят, укутывавших Илло словно второй плащ. Стряхнул снег с сапог и жестом попросил всех удалиться.
– Вы уверены? – Ройро нерешительно помялся. – Он же… в прошлый раз…
– Не беспокойся, Ройро, - Вхархелис ответил мягко, почти ласково.
– Я буду ждать сразу за дверью наготове. Зовите меня, если что.
– Конечно. Но не тревожься понапрасну, доблестный воин, мне ничего не грозит на сей раз.
Когда все вышли, Илло приблизился к постели лежащего и сел рядом на место сиделки. Атту отстранённо наблюдал, как наблюдал за всеми, кто приносил ему еду, отвары трав, одежду или какую-нибудь безопасную работу, чтобы занять руки, отвлечь от мыслей. Дикой ярости не поднялось в его душе. Нечему было гореть, внутри осталось лишь пепелище. Атту безучастно ждал оглашения приговора. Не удивился бы удару или принесённому лекарству. Участливых речей и взглядов, полных жалости, тоже ждал. Изучал светло-ореховые глаза, смотрящие на него с непонятным выражением, пытался поймать внутри себя мысль или чувство, хоть что-то в ответ на движение этих ресниц. Не ждал лишь, что незаметно соскользнёт в крепкий сон без сновидений.
Когда Атту проснулся, рядом на стуле дремала эльфийка, а в жарко натопленной комнате витал аромат хвои и каких-то цветочных масел. Когда настало утро и с улицы донеслись первые звуки той, привычной жизни до страшной ночи, Атту понял, что… ему не стало легче, нет, но его внутреннее никак поменяло свою тональность, стало неуловимо другим. Что делал со мной колдун, хотел вскрикнул он. Он забрал её у меня снова, второй раз, теперь по-другому?
– Каково его решение? – лишь спросил он.
– Тебе крупно повезло, - ответил Ройро. – Он мудр и не держит зла за твои слова. Говорил, что хотел бы освободить тебя, но ты никогда не станешь прежним и он не может поручиться, что и как… В общем, пока тебя переводят в замок, Улса будет ухаживать за тобой. Все мы тоже будем заходить, конечно же.
Атту безразлично прикрыл глаза.
Улса умудрялась сочетать безупречную заботу с недовольной сварливостью. Она не любила несколько раз отвечать на одни и те же вопросы, часто грубовато прерывала Атту и предпочитала говорить не о его сестре, страдании и болезни, а о хозяйственных делах. Поскольку перебивать почтенную пожилую женщину Атту не решался, он каждый день выслушивал полную сводку по уборке, охоте, состоянии скота, мелким происшествиям, от самой незначительной поломки до приплода любого животного, жившего на попечении эльфов.
Атту были отведены несколько комнат довольно аскетичного убранства, но он не замечал окружающей обстановки. В подвалы замка не кинули и ладно. Ему не становилось ни лучше, ни хуже. Ему по-прежнему было никак, и Атту ощущал себя застывшим в безвременье. Он смутно чувствовал, что вечно так продолжаться не может. Рано или поздно этот пузырь вокруг него взорвётся.
Хозяина замка он не видел довольно долго и даже сам не заметил этого. Осознал, только когда однажды утром открыл глаза и увидел сидящего рядом на стуле Илло. Тот сосредоточенно читал какую-то книгу и ничего не замечал вокруг. Атту посмотрел на обложку, усыпанную непонятными символами. Кажется, на книге что-то было написано, но он не знал этого языка. Атту посмотрел в лицо своего врага. Сосредоточенный цепкий до жёсткости взгляд, быстро летающий по строкам, чуть напряжённые черты. Он поёжился от неприятных ассоциаций, пока ещё смутных. Нет, он не ошибся. Увиденное в ту ночь не было плодом его больного рассудка. Он не болен.
Атту шевельнулся. Илло отложил книгу в сторону и посмотрел на своего узника. Выражение лица его тут же изменилось, взгляд смягчился, напряжение разгладилось, и он стал похож на изнеженного избалованного аристократа. Богатые одежды подчёркивали это сходство. Хищник втянул свои когти, от проступавшей в облике жёсткости не осталось никакого следа.
Никаких следов.
– Доброе утро. Улсе потребовалось отлучиться, и я как раз решил тебя проведать, - мягкий голос, обволакивающая манера говорить. Расслабиться и слушать как музыку, может, ещё попросить врачевания? В тот раз спалось крепко, и кошмары отступили. Но перед глазами Атту стояла другая сцена: тонкая фигурка пытается вырваться, а он не пускает, держит, крепче сжимает руки, причиняя боль, она кое-как отталкивает его, его длинная серьга цепляется за ткань, не видя этого, она отступает, и швенза разрывает плоть. Кровь капает на плечо, стекает по шее, а на губах Илло играет странная улыбка, опасная улыбка. Он ощутил боль, и внутри него расцветает невидимый огненный цветок, сладкий и острый, воспламеняя вены жидким пламенем.
Он смотрит в зеркало, смотрит на своё отражение и лишь видит самого себя. Атту начинает понимать, и это от этого делается ещё страшнее.
– Не смотри на меня с таким ужасом. Знаешь, у меня ведь тоже была сестра.
– И что же с ней случилось? – нет, видение ушло, не поймать, не вернуть. Вкрадчивый голос Вхархелиса спугнул его.
– Погибла ребёнком, - Илло пожал плечами. – Несчастный случай.
Атту с удивлением посмотрел на него. Какое-то неестественное спокойствие. Никогда не слышал о том, что у Илло была сестра.
– Я потерял её. Тогда мне тоже пришлось нелегко. Время как кривое зеркало, верно? Всё повторяется. Отражается. Вновь и вновь.
Он положил руку на лоб Атту. Она оказалась тёплой и очень мягкой. А ведь этими руками…
– Я хотел спросить, - Атту старательно борется с накатившей сонливостью. – Вы забрали то ожерелье, что дарили ей? Вам вернули его? Изумрудное ожерелье Вашего рода… с символом на каждом камне.
Сквозь сгущающуюся дремоту слышно мягкое удивление в голосе чародея:
– О чём ты, Атту, я никому не дарил его. Я всегда носил его сам.
Слова распадаются в сознании охотника, разлетаются отдельными кусками, общий смысл теряется. Он погружается в волшебный сон, дающий отдых от страданий.
В первые минуты после пробуждения Атту не помнил вообще ничего. Чуть позже он решил, что отныне это единственная доступная ему форма счастья.
– Улса, можно спросить?
– Да?
– У нашего господина была сестра. Что с ней случилось?