Отражения. Сборник рассказов
Шрифт:
Голоса удалялись и вскоре стихли.
Василь Егорыч понял, что проснулся.
Над Большими Козами, над деревенским аэродромом, над районным и областным центром стояла душная ночь. С востока шла гроза. Туча, проглатывая куски звездного неба, добралась до почти полной луны, проглотила и её. В предгрозовом безветрии отчетливо слышался короткий треск разрядов в электропроводке неспящего Василь Егорыча. Скрипнуло и слабо провернулось маленькое колесо под хвостом самолета. Стукнула дверь. Василь Егорыч отчаянно пытался сдвинуться с места. Но полуразвалившийся навес на противоположном краю поля был все так же недосягаем. Колеса шасси Василь Егорыча увязли в земле, заросли травой, запутались в ней безнадежно. Сильный и резкий порыв ветра заставил самолет затаиться и затихнуть. Еще раз
Дождь лил сплошной стеной, земля под брюхом самолета быстро напитывалась водой и раскисала. Василь Егорыч потянул левое шасси и чуть не завалился вправо, – колесо с влажным чмоком освободилось от земли и корней размокшей травы. «Свободен» – подумал Василь Егорыч, – «а толку? Куда я без Кузьмича? Или без Вовки на худой конец… Сам-то я не взлечу». А ветер толкал сильно и резко прямо под малые хвостовые лопасти, под крылья, толкал и бил дождем. И Василь Егорыч сдался. Он перестал цепляться старой потрескавшейся резиной за размочаленную землю, вздохнул, подумал что-то вроде «будь, что будет» и позволил ветру катить себя вперед.
Радость от движения была такой острой и неожиданной, что Василь Егорыч забыл бояться. Проводка уже не искрила, и совсем не хотелось зажмуривать несуществующие глаза. Василь Егорыч незаметно подставил под порыв ветра левое крыло и ветер послушно развернул его вправо, лопасти винта вращались и разбрасывали в стороны потоки воды с неба. «Вот бы Комарика сейчас в кабину» – неожиданно вспомнил Василь Егорыч о своем госте, – «ему бы понравилось. Ух как он бы сейчас верещал!» И самолет подставил под ветер правое крыло, чуть присел на левое шасси и плавно завернул влево. О спасительном навесе он уже совсем не думал. Ему было весело и молодо, как много-много лет назад, когда они с Андреем Кузьмичом впервые попали под ливень перед самым заходом на посадку. Василь Егорыч тогда специально пробежал «восьмеркой» по мокрой взлётке, пассажиры испуганно пискнули, а Кузьмич строго сказал: «Но-но! Ты мне тут не балуй!» – как будто лошадь одёрнул.
И тут загрохотало. Огромные небесные камни ворочались и пересыпались прямо над взлетным полем, по которому самозабвенно катил, выписывая круги и восьмерки, старенький Василь Егорыч. Синяя хвостатая молния с хрустом ударила где-то за лесом, в Больших Козах. Камни в небе опять стали переваливаться и грохотать, набирая силы для разряда. Вторая молния расколола темноту и дождь и впилась в землю на самом краю поля. Василь Егорыч неожиданно понял: «Как же это красиво! Светящийся разряд…» И тут третья молния ударила прямо в васильегорычеву спину.
Самолет остановился. Электрические разряды метались, текли по стальному корпусу. «Ну вот сейчас я умру» – подумал Василь Егорыч. И почувствовал короткое и острое сожаление. В кабине вдруг включилась рация, зашипела, забормотала на чужом языке. Судорожно подергиваясь, скрипела хвостовая лопасть. Смерти всё не было.
Вместо смерти Василь Егорыч вдруг почувствовал
На поле вылетел взмыленный, заляпанный грязью по самое брюхо, Князь. В отблеске дальнего разряда молнии Василь Егорыч увидел скошенные, налитые кровью, безумные глаза коня. Князь носился по полю, увязая в размокшей земле по бабки, с трудом выдергивая из грязи тонкие длинные ноги, и истерично ржал. Василь Егорыч подумал-подумал и двинулся к перепуганному аристократу.
Увидев самолет, медленно катящийся навстречу, Князь резко осел на задние ноги, попятился, захрапел. Василь Егорыч тихонько успокаивающе поурчал мотором и остановился в трех метрах от коня. «Ишь ты… как грозы испугался. И как же он один так далеко от конюшни оказался?» – подумал Василь Егорыч и еще на метр катнулся навстречу Князю. «В конюшню ударила молния. Я выбил дверь и ускакал». Это была лошадиная мысль. Василь Егорыч удивился, сосредоточился и подумал уже целенаправленно: «А ты не бойся теперь. Ты ж не один. Вместе мы грозу переждем. В меня сегодня тоже молния попала, и ничего, как новенький» – и самолет еще немного продвинулся навстречу конику. Князь поочередно выдернул задние увязшие ноги и сделал два осторожных шажка… потом еще два. И остановился рядом с Василь Егорычем. «Я тебя помню» – подумал Князь. – «Хозяин приводил меня на это поле, когда я был совсем маленький… давно…». «Точно» – ответил самолет. Князь подумал: «Ты тёплый. Можно, я к тебе прислонюсь?» «Да сколько хочешь!» – отозвался Василь Егорыч и плотнее уперся в скользкую землю колесами. Вздрагивающий конский бок прислонился к облупленному фюзеляжу. Гроза укатилась на запад. Сыпал мелкий теплый дождь. Князь, вздрагивая тонкой шкурой, дремал, время от времени долгоного переступая по жирной грязи.
Утром на поле пришел фермер Полосухин с племянником Макаром (домашние звали пацанёнка Комариком из-за его детской привычки менять местами буквы в словах). Они долго молча смотрели на странную картину – стоящий прямо посреди поля, стальным блеском в утреннем солнце блестящий самолет, с которого напрочь облезла вся краска, и Князь, прислонивший большую белую голову к самолетному боку между плоскостями крыла.
– Видишь как… – многозначительно и невнятно высказался фермер Полосухин. – Грозой его напугало.
– Кого? Самолет? – понимающе поинтересовался Макар.
– Какой самолет? – медленно удивился фермер, – Князя. Князюшку моего грозой напугало. Молния прямо рядом с конюшней шарахнула, он и утёк. Всю ночь мыкался по округе.
– Ага. А потом его самолет спас.
Полосухин задумчиво поскреб черную недельную щетину на круглых щеках, посмотрел сверху на льняную макушку племянника и пробурчал:
– Фантазер ты, Комарик…
Князь пошевелил бархатными ушами и призывно заржал, услышав родной хозяйский голос.
Двое в октябре
10, пятница, вечер
Медсестра в розовой форме, похожая на долгоногую египетскую кошку, заменила пластырь, еще раз протерла её спину, подмышки и голову, выключила верхний свет и ушла, тихо затворив за собой дверь.
Через несколько минут пластырь начал действовать, боль свернулась внизу позвоночника, согрелась и почти утихла. Её боль была негромкой. Ещё боль была умной, с ней можно было разговаривать, уговаривать, убаюкивать. Но с каждым днем, с каждой ночью боль становилась коварней. Стоило порадоваться ее отсутствию, как она поднималась на лапы и начинала весело бегать по телу. Через пару часов веселья горячие, острые коготки уже не царапали, а жестко и страстно впивались в то, что когда-то было ее телом. Тогда приходила медсестра, приклеивала волшебный пластырь, и боль снова становилась ручной и вялой.
Она задремала. Вернулся апрель, разноцветный, как в детстве Шуршал, звенел, пиликал. Добрая волна покачивала и уносила на середину реки. Боль, слегка впившись в позвоночник, сонно наблюдала за несущим течением.
Снова щелкнула дверь. Нехотя выныривая из теплой дрёмы, она открыла глаза.
И мгновенно проснулась.
В дверях, сверкая потемневшими глазами на бледном опрокинутом лице, стоял Вазген. Она зажмурилась. Желтые и зеленые звездочки мельтешили под веками. Она быстро собралась с духом и хрипло сказала: