Отречение
Шрифт:
– Дед, не сходи с ума! – закричал Петя, но лесник далее не оглянулся и несколько раз стеганул зверя, норовя попасть по ушам, тоненькой лозинкой; медведь взревел, захрюкал, его тело выгнулось, забилось, морда метнулась к человеку, и до Пети дошел душный, смрадный запах испражнений.
Лесник встал, отбросил хворостину и, окликнув замершего от изумления внука, вместе с ним отошел от зверя к дереву с захлестнутым за него вторым свободным концом веревки. Он подхватил этот конец и сильно дернул; тотчас петли, опутывающие лапы и голову зверя, соскочили, но медведь, оказавшись на свободе, по-прежнему не шевелился, как бы ничему уже не веря. Лесник, с усмешкой приставив ладони ко рту, оглушительно гукнул, и зверь, в одно мгновение
– Больше не припожалует, теперь ему до конца наука, озоровать не станет, умен лесной мужик…
– Ну, дед! – выдохнул Петя, с трудом приходя в себя, и лесник, взглянув на заметно побледневшего внука, на его взмокший лоб, засмеялся.
Денис вернулся лишь на третьи сутки к обеду, Петя успел побывать и у лесничего в Зежске, проведя с пим чуть ли не целый день, и у Провала, и у самой границы запретной зоны с дозиметром, взял там в разных местах воды и почвы для проб, набрал грибов и мхов (здесь не обошлось без скупых осторожных намеков и указаний Воскобойникова) и теперь, украдкой от лесника запаковав все в специальные футляры и емкости, а затем в чемодан, ждал лишь возвращения племянника. Заметно похудевший и неразговорчивый, Денис не стал ни о чем рассказывать, лишь хмуро, с плохо скрытой неприязнью поздоровался, выпил почти целый кувшин молока и завалился спать; лесник успокоил обидевшегося было Петю, приехавшего в такую даль ради племянника, посоветовал ему не торопиться, сказал, что характер у парня мужицкий, дна не достанешь, уж если что в голову втемяшилось, никаким обухом не вышибешь, и разговор между дядей и племянником состоялся только на следующий день. Они встретились к вечеру, за полдником, ели кислое молоко с рассыпчатой картошкой, затем свежий мед с пирогами и пили чай; поглядывая на хмурого правнука, лесник не выдержал, спросил, как там поживает хозяин и не передавал ли он старым знакомым поклона; Денис, и глазом не моргнув, широко улыбнулся, сунул кусок пирога в мед, заинтересованно наблюдая за свисавшими с него тягучими янтарными нитями, затем с удовольствием отправил в рот.
– Не заедайся, дед, – сказал он миролюбиво, отхлебывая чай. – Я его все равно достану…
– Знаешь, ты, парень, тоже не очень заносись. Два дня тому у нас на пасеке кто-то другой побывал, не хозяин. Всю ночь прогостил, – сообщил лесник, посмеиваясь. – Чужак забрел… Мы его с твоим дядькой ночь напролет угощали… Под утро взмолился: отпустите, говорит! Ну, ступай, гостек, ладно…
– У вас тут такие чудеса, расскажи в Москве, ни за что не поверят! – не удержался и Петя, поймав на себе быстрый взгляд племянника. – Однако об этом после. Я здесь по просьбе бабки твоей Алены, мы все твои родные, хотели бы, как это водится, помочь тебе определиться…
– Немедленно отправляться в Москву и поступать в университет? – смиренно предположил Денис, опустив глаза в блюдо с медом.
– Самое лучшее было бы, самое лучшее! – подхватил Петя, стараясь не обращать внимание на проскользнувшее в голосе племянника раздражение. – Время гнилое, нужны сильные, честные люди, ты даже не представляешь, какая везде борьба. Вон академика Обухова совсем замордовали… Ты хотя бы слышал, что творится у тебя под носом, в Зежских лесах?
– Строят закрытый объект, – сказал Денис. – Дальше Провала никому из местных хода нет. Наверно, какая-нибудь ракетная база… Говорят, шахты в километр глубины… Что ты так смотришь, дядя?
– Думаю… Через десять – пятнадцать лет ты мог бы подхватить и понести дальше идеи того же Обухова… Ты же любишь природу, а ему так нужны помощники.
– Слишком много идей и слишком мало дел, – опять не согласился племянник, и теперь в его словах прозвучала откровенная издевка. – Не хочу я никаких идей, осточертело. Хочу просто жить.
– Просто жить ты не сможешь, – пошел в наступление Петя. – Ты со своей бабкой поговори, она тебе объяснит, что значит разбуженный интеллект.
– Откуда ты знаешь, что я могу? И потом, я решил идти в армию, дядя, – сказал Денис, – вернусь, поглядим…
– И угодишь прямехонько в какой-нибудь еще один Афганистан, – подхватил Петя.
– И великолепно! Сам попрошусь! Там хоть настоящее дело будет, или ты, или он, – сказал Денис, стараясь не смотреть в сторону лесника, с большим вниманием слушавшего разговор и еще ни разу не подавшего голоса, затем вскочил и хлопнул дверью.
– Ты же считаешь себя взрослым человеком, Денис! Пожалуйста, вернись! – крикнул вслед ему Петя и обрушился на молчавшего по-прежнему лесника: – Ты вырастил законченного эгоиста, дед, пожалуйста, пример налицо!
Денис, еще слыша сердитые голоса, прошел к колодцу, посидел на краю колоды и решил спать в сарае, на сеновале; бесцельно побродив по кордону в сопровождении Дика, повалявшись в траве и несколько остыв, он все-таки не выдержал и вернулся в дом; в комнате, где остановился дядя, все еще разговаривали, и он, решительно толкнув дверь, вошел. Дед и внук разом повернули к нему головы, замолчали и глядели как-то странно.
– Вот, наш московский родич просит довезти его до бетонки, уезжает, – сообщил лесник, указывая на стоявший перед Петей на табуретке раскрытый чемодан. – Беда с вами… вы же разные люди… как же собираетесь вместе жить?
– Не надо, дед, – попросил Петя, комкая тренировочный костюм и заталкивая его в чемодан. – Мы ведь обо всем договорились… Приедет таксист послезавтра, отдашь ему деньги – двадцать пять рублей оставляю.
Лесник помедлил, опять избегая глядеть на Дениса.
– Раз так, пойду запрягать…
– Могу отвезти на мотоцикле прямо до станции, – неожиданно предложил Денис, опустив голову.
– Нет, с тобой я не поеду, – холодно и вежливо отказался Петя. – Мне с дедом надо еще поговорить.
– Я тебя так сильно обидел? – спросил племянник, быстро взглянув исподлобья, и в глазах у него вспыхнуло тусклое, тяжелое золото, но Петя, отметив силу этого, уже мужского, требовательного взгляда, выдержал и смотрел прямо.
– Нет, Денис, обидеть меня ты не можешь. Просто мы стоим на разных уровнях, нам не о чем разговаривать.
– А если я попрошу прощения, дядя? – сказал племянник, не отводя от Пети по-прежнему требовательного взгляда.
– Во-первых, ты мог извиниться и без моего на то позволения, – сказал Петя с некоторой иронией, – а во-вторых, я все равно уеду. Мне нужно быть у Обухова.
– Ну, дядя, прости, а? Ну, вожжа под хвост попала, ну, давай поговорим, а? – просил Денис, подступая все ближе, уселся рядом и как-то по-мальчишески, по-щенячьи ткнулся Пете в плечо.
Тут Петя бросил свой чемодан, взял племянника, вымахавшего чуть не под потолок, за плечи и, встряхнув, пристально заглянул в глаза.
– Я действительно должен ехать, – сказал он. – Я нужен там, вырвался буквально на три дня, тебя прождал. А с тобой, как видишь, щей не сваришь. Обухов, наверное, нервничает. У него очень, плохая полоса сейчас. Я должен быть там. Хорошо, отвези меня на станцию, пусть дед отдыхает, до поезда поговорим. И, пожалуйста, будь добрее, внимательнее к близким, к матери, а? – попросил Петя. – Ей очень не повезло, теперь совершенно одна, вернулась в Москву и одна… Сняла какую-то комнатенку в коммуналке, не захотела вернуться в отцовский дом. Не хочется никаких прежних связей, я ее понимаю… Она деда вот ненавидит, говорит, отнял у нее сына, тебя то есть. Хорошо ли так жить? В ненависти. Сейчас разменивает с бывшим мужем квартиру. Почему же не ответить хотя бы на ее письмо? Здоровый, сильный, умный, образованный юноша… Зачем такая жестокость?