Отрочество
Шрифт:
Яковлев постучался.
— Что? — сказал, вздрогнув, Хрисанф Сергеич — руководитель хорового кружка. — Что случилось?
— Погрузка! — ответил из-за двери Яковлев.
Бочком, кланяясь и что-то бормоча, он вошел в комнату и без долгих разговоров залез под рояль. Что-то звякнуло, загрохотало и лязгнуло. Сперва из-под рояля показались ноги Яковлева, потом его спина, плечи и наконец взлохмаченная голова. За ним, дребезжа, тащился по полу огромный мешок.
Хрисанф Сергеич сердито наблюдал за ним.
— Машина! — сказал шопотом, грозно глядя на ребят, Яковлев.
Дверь закрылась. Хор смятенных, дрожащих от нетерпения
И вот, клубясь и рассеиваясь, хлынула на улицу плоская струйка пара. Яковлев, гремя своей кладью, выбежал рысью на школьный двор.
— Поднажми, — одобрительно и в то же время сурово сказал председатель дружины. — Сам видишь, машина в простое.
Не ответив, Даня бросился к грузовику. Он бежал, шатаясь от тяжести.
Без тревожных отплытий, Без дорожных тревог Не свершалось открытий, Не открыто дорог! [1] —неслось ему вдогонку из-за неплотно закрытых дверей.
С трудом приподняв мешок, Яковлев опрокинул его в кузов машины.
— Погрузились, значит? — насмешливо спросил шофер. — Вот и ладно. Слезай-ка, паренек.
Но не успел еще Яковлев соскочить с колеса на землю, как к подъезду школы спортивным, ровным бегом подбежал Джигучев. За ним галопом, рысью и трусцой следовали вожатые остальных классов. Пионеры их отрядов вливались во двор через отверстия трех ворот, выходивших на Невский, улицы Софьи Перовской и Желябова.
1
Из песни Н. Соколова.
Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на бегущих мальчиков в пионерских галстуках, выбивающихся из-под распахнутых пальто.
Добежав до школы, ребята сразу исчезали — один за другим ныряли в подвал.
И вот наконец начала разворачиваться настоящая погрузка. План, разработанный Зоей Николаевной и отрядным вожатым, вступил в силу.
Из-за правого угла школьного здания маршевым шагом вышел звеньевой второго звена четвертого «В» класса Феоктистов. За ним дружным строем, храня торжественное выражение лиц, шагало десять человек ребят. В руках у них была огромная бельевая корзина. На дне ее сияла лампа без электрической лампочки, похожая на сказочную лампу Аладдина, позвякивал лист какого-то тонкого, шуршавшего при каждом шаге металла, невесть откуда добытого и светящегося кружками, аккуратно выбитыми штампом, лежал проломанный самовар.
Подойдя к Зое Николаевне, звеньевой Феоктистов сказал:
— Товарищ старшая вожатая, рапортует звеньевой Феоктистов. Звено второе четвертого «В» класса в количестве десяти человек явилось полностью. Разрешите приступить к погрузке?
Глаза Зои Николаевны встретились на мгновение с глазами брата. Он был красный как рак и с трудом переводил дыхание. Но шагал весело, и голос его звучал на морозце звонко и отчетливо.
«Молодец!» — с гордостью подумала она. И чтобы скрыть эту появившуюся у нее в глазах мысль, нахмурилась и сказала ледяным голосом:
— Приступайте!
Но Андрюшка был не из пугливых.
— Есть! — ответил он еще суровее.
И звено Феоктистова зашагало к грузовику.
— Начали! — отдал команду звеньевой Феоктистов.
И мальчики перевернули корзину вверх дном.
Под металлическим абажуром без лампочки, под шуршащим листом металла и самоваром оказались дверные таблички. Они зазвенели нежнейшим звоном, коснувшись яковлевского мешка. Повернутые к солнцу лицом, таблички оповещали:
А. П. Гернет — косметичка
Безболезненно удаляю угри.
Профессор Фирсов К. Д.
Инженер Иван Васильевич Чуб.
— Ну, ну! И откуда только пообдирали! — с уважением сказал шофер.
— А мы вовсе и не обдирали! — обиделся звеньевой. — Мы гуляли на Охте и напали на медную свалку.
— На кого, говоришь, напали? — приоткрыв окошко и выпучив от удивления глаза, спросил шофер.
Из-за правого угла здания (где подвал) выходили все новые и новые колонны школьников. То проваливаясь во тьму помещения с опустевшими корзинами и мешками, то опять появляясь, они шагали к грузовику. Вытянувшись в струну, в развевающемся по ветру пальтишке стояла на верхней ступеньке школы Зоя Николаевна. Если корзина или мешок казались ей особенно тяжелыми, она быстро сбегала вниз и подхватывала тяжесть покрасневшей на морозе узкой рукой. Она улыбалась. Она сияла… Что это? Ее ребята, должно быть, обошли район… да нет, весь город! А она еще сомневалась в себе, сомневалась в своих мальчиках!
Зоя Николаевна не чувствовала холода, не чувствовала тяжести мешков и корзин. Ее геологи оказались на высоте. Ей было жарко, весело. Она добродушно и гордо поглядывала на шофера.
А он — в ответ — с тоской поглядывал то на нее, то на кузов машины.
Откинув назад голову, будто плывя под звуки торжественного марша, двинулся по снежной дорожке во главе своей стройной колонны крошечный звеньевой из четвертого класса «А», вступивший в соревнование с Сашей Петровским. Из-под барашкового воротника пальтишка выбились концы красиво повязанного пионерского галстука. Было видно по бравой выправке, что мальчик не из последних учеников учителя физкультуры — Евгения Афанасьевича.
— Раз-два-три!
И колонна стала. Ребята приподняли мешок.
— А может, будет довольно этого самого? — вдруг пророкотал за спиной у звеньевого шоферский бас.
Мальчик вздрогнул и оглянулся.
Шофер стоял рядом с ним, заложив руки в карманы ватника, и смотрел на него сердито.
— Хватит! — сказал шофер властно и взялся за откидной борт кузова. — Давайте не будем перегружать.
— Что, что?..
— А то, что обыкновенно, — вразумительно ответил шофер. — Надо было затребовать пятитонку, не маленькие! Я трехтонка, я вам не пятитонка. Не ты ответственный за машину — я ответственный за машину. Не будем, не будем перегружать!
— Не горячитесь, товарищ водитель! — блеснув на солнце очками и улыбаясь дрожащей улыбкой, сказал председатель совета дружины.
— Зачем горячиться, мы спокойненько, — ответил шофер и спокойненько стал поднимать борт машины.
— Да что же это, в конце-то концов!
Зоя Николаевна наконец не выдержала. Вся кипя от гнева, она шагнула к шоферу. Пальто, державшееся у шейки на одной пуговице, откинулось. Стриженые короткие волосы развевались по ветру. Голова ее была словно вся освещена полукругом светлых, ставших дыбом волос.