Отрок. 7 часть
Шрифт:
— А я — Михаил. — Мишка снова вежливо склонил голову. — Сын Фрола, из рода бояр Лисовинов. Еще, бывает, кличут Бешеным Лисом или просто Бешеным. А вы, мастера, как во Христе наречены?
— Варсонофием крещен, — Гвоздь изобразил полупоклон — но зови, как все, Гвоздем.
— В Святом Крещении наречен Нилом. — Шкрябка поклонился, чуть глубже «коллеги». На употреблении клички он, в отличие от Гвоздя, настаивать не стал. Мишка перевел вопросительный взгляд на Сучка.
— Сучок я, Сучок! — Отозвался скандальным тоном плотницкий старшина. — А ты — Лис! Лис, лучше не скажешь! Мишка сделал вид, что полностью
«Не самый худший вариант, сэр Фокс. Однако, теперь звать Сучка Сучком, Вам „западло“ — терять лицо нельзя. Придется обращаться по должности — „старшина“. И ребятам наказать, что бы так же обращались. У Сучка своя команда, у Вас своя, но он — просто „старшина“, а вы — „господин старшина“. Две большие разницы, как говорят в Одессе».
— Ну вот, старшина, — Мишка выделил интонацией последнее слово, указывая, что впредь, так и будет называть Сучка — наконец-то познакомились. Лучше поздно, чем никогда.
— Хватит кланяться, дело говори! — Повысил голос почти до крика Сучок. — Для чего башни так часто ставить?
«Ага, почувствовал, что я этот раунд вничью свел. Ты мне кличку дал, я — тебе. „И хто ж с нас моложее?“».
— Причин для этого имеется две. — Принялся объяснять Мишка. — Первая в том, что, если одну из башен захватят, с соседних можно будет ее болтами засыпать и, под прикрытием стрелков, отбить.
Самострелы у моих ребят, с пятидесяти шагов, и кольчугу, и кожаный доспех, и стеганый, пробивают надежно. Отсюда и расстояние. Вторая причина в том, чтобы осаждающим неудобство создать. Ров обычно засыпают в каком-то одном месте, ну, бывает, в двух. Значит, врагам придется столпиться на нешироком участке, потому, что оббегать башню, да еще с тяжеленными лестницами на горбу — дурных нет. Тогда и защитникам можно в этих местах погуще собраться — легче отбить приступ. Сучок вопросительно глянул на Гвоздя, тот задумчиво поскреб в бороде, зачем-то потрогал одну из башен на макете и, наконец, вынес вердикт:
— Вроде бы, все верно, но работы прибавится. Вот, скажем, полсотни шагов. — Гвоздь развел большой и указательный пальцы правой руки и «пошел» этим «циркулем» вдоль стены. — Раз, два, три, четыре… Мишка, вместе со всеми, следил за манипуляциями Гвоздя, и вдруг понял, что именно не давало ему покоя, цепляя сознание. Форма периметра! Будущая крепость получалась вытянутой вдоль берега реки, хотя разумнее было бы сделать совсем по-другому. На том месте, где планировалось поставить крепость, в Пивень, почти под прямым углом, впадал ручей, прорывший на своем пути небольшой овраг. Вторую стену крепости можно было бы вытянуть вдоль этого оврага.
— Тридцать шесть! — Закончил подсчеты Гвоздь. — Тридцать шесть башен, выходит. Изрядно!
«Бред какой-то! Почти полкилометра в длину и метров стопятьдесят в ширину. Ничего себе, „крепостца“, по площади больше Ратного получится!».
— Погодите-ка, мастера! — Мишка выставил руку в протестующем жесте. — Вам малую крепостцу заказывали, а вы что удумали?
— Шьем на вырост! — Тоном модного портного отозвался Сучок. Мишке так и показалось, что он сейчас добавит: «Где талию будем делать?».
— Ты, Лис, когда-нибудь, великие рати водить станешь, где-то ж их надо будет размещать! — Ехидно добавил плотницкий старшина и хитро подмигнул Гвоздю. Тот занятый какими-то мыслями, шутки начальника не принял и вполне серьезным тоном объяснил Мишке:
— На острове свободного места оставлять нельзя, чтобы ворогам простора не было.
— На каком острове?
— Он не знает! — Сучок довольно хихикнул. — Ты как место для крепости выбирал, Лис?
— Никак не выбирал. — Мишка понимал, что из него делают дурака, но ничего с этим поделать не мог. — И никто не выбирал. Воевода Корней Агеич приказал, и всё.
— Дурак твой воевода! И все вы тут… Мишкин кинжал чиркнул Сучка по бороде, немного не достав до горла, плотницкий старшина отшатнулся, злобно оскалился, и медленно завел правую руку за спину, но в дверь уже лезли, хищно поводя взведенными самострелами, услыхавшие мишкин свист «курсанты». Гвоздь и Нил шарахнулись к стенам, а Сучок замер, повернувшись лицом к двери. Теперь стало видно, что его правая рука, заведенная за спину, уже легла на обух топорика, засунутого за пояс.
— Что, Лысый, все тебе неймется? — Громко спросил Демьян и разрядил самострел прямо под ноги Сучку. Видимо, болт ударил настолько близко к ногам, что Сучок невольно отпрыгнул. Снова щелкнул самострел, заставив плотницкого старшину подпрыгнуть еще раз. Из толпы «курсантов» раздался довольный голос:
— Во! Попляши, Лысый!
«Сговорились, что ли, поганцы? Но всё „в елку“! В самый раз!».
Под гогот «курсантов», Сучок прыгнул еще дважды, налетел задом на стол с макетом крепости и, тут же получив от Мишки деревянной чуркой по затылку, затравленно обернулся.
— В глаза воеводе Корнею свои слова повторить сможешь? — Глядя на Сучка в упор, спросил Мишка. — Или зассышь, старшина? Губы Сучка дрогнули, но он ничего не сказал, лишь слегка повел правым плечом, все еще держа руку заведенной за спину.
— Только дернись, дурень лысый. — Донесся от двери голос Демьяна.
— Прочь руку с топора! Сучок несколько секунд постоял неподвижно, потом расслабился и выпростал руку из-за спины.
— Капрал Федор! — Позвал Демка.
— Здесь, господин десятник!
— Забрать у лысого дурня топор! Только сам под выстрел не подвернись.
— Слушаюсь, господин десятник! Сучок не пошевелился, когда Федор вытаскивал у него из-за пояса топор, но выражение лица у него было такое же, как у мужиков, которым медсестра делает укол в задницу.
— Ну, так что? — Снова спросил Мишка. — Повторишь свои слова воеводе Корнею?
— Пош… — Сучок шумно сглотнул и выговорил, глядя в стол: — Пошутил я.
— Мы тоже. — Мишка убрал кинжал в ножны и добавил: — Только шутки у нас разные: у тебя — дурные, у нас — воинские. — Потом поднял глаза на Демьяна и уже другим тоном спросил: — Демка, пол-то здорово болтами расковыряли?
— Не-а! — Отозвался Демьян. — Мы тупыми болтами били.
Охотничьими, которые на белку, на горностая… Поломать кости можно было и такими, но Сучку, наверно было еще обиднее — стреляли, как в мелкую дичь.