Отряд под землей и под облаками

Бевк Франце

Мальчики по каменным ступенькам спустились в темный подвал. Сквозь зарешеченное оконце, за которым рос раскидистый олеандр, едва-едва проникал слабый рассеянный свет. Вдоль стен лежали груды ржавого железа, тут же валялось деревянное корыто для стирки белья. Только под самым окном было свободно. Там был поставлен старый, отслуживший свое колченогий стол, а возле него скамья, которую Тонин притащил из садовой беседки. Два пустых ящика заменяли стулья. На столе, накрытом старыми газетами, стоял огарок свечи. К стене был прикреплен словенский флаг.

Мальчиков встретили

Филипп и Не?йче, одноклассники Ерко. Они учились в третьем классе гимназии, а Павлек и Тонин ходили в реальное училище. Филипп был высокий и сухой, как жердь, глаза на худом костистом лице сверкали решительным блеском. Нейче был одного роста с Ерко, только не такой щуплый; нервный и робкий, он постоянно ворошил свои темно-русые всклокоченные волосы.

Павлек видел их впервые. Он пожал им руки и остановился в нерешительности. На него произвела большое впечатление торжественно-мрачная обстановка подвала. Он не знал, что сказать, что делать с руками и ногами, куда смотреть.

Тонин вопросительно взглянул на Ерко, тот кивнул головой, и Тонин зажег огарок. Тусклый свет бросал на стены бледные дрожащие тени. Тонин вытащил из кармана брюк старинный револьвер с барабаном, который они называли «бульдогом», и положил его на стол. Револьвер он нашел среди старого отцовского хлама, вычистил его и взял себе. Патронов у мальчиков не было, но все же это было грозное оружие. У Павлека от страха мурашки побежали по спине.

Ерко откашлялся, подошел к Павлеку поближе и произнес, глядя ему прямо в глаза, торжественным, дрожащим от волнения голосом:

— Павлек Го?ля, знаешь ли ты цель и задачи общества «Черные братья», в которое мы тебя сегодня принимаем?

— Знаю.

— Готов ли ты без колебаний и до конца выполнять все задания, какие тебе будут даны?

— Готов.

— Знаешь ли ты, что тебя ждет, если ты изменишь или выдашь малейшую тайну?

— Знаю.

— Что тебя ждет?

— Смерть!

При слове «смерть» глаза Павлека впились в старинный револьвер; голова пылала, в груди теснило.

— Клянись! — сказал Ерко. — Прижми правую руку к сердцу и смотри на флаг!

Павлек приложил руку к бьющемуся сердцу и устремил взгляд на флаг.

— Повторяй за мной! «Я, Павлек Голя, клянусь словенским флагом и своей честью…»

— «Я, Павлек Голя, клянусь словенским флагом и своей честью, — повторил Павлек еле слышно: от волнения у него пропал голос, — что буду неустанно и беспощадно бороться с фашистами, роющими могилу нашему народу… что буду честно и беспрекословно выполнять все задания… что я не предам и не изменю, а если выдам хоть малейшую тайну, пусть наказанием мне будет смерть».

С каждым словом у Павлека все сильнее жгло в глазах. Еще немного, и слезы покатились бы по его щекам.

Прием нового члена закончен. Тонин задул свечу и спрятал револьвер в карман. Ерко с чувством пожал руку Павлеку.

— Отныне ты наш черный брат, — сказал он.

Все по очереди пожали Павлеку руку и сели на лавку и ящики.

Напряжение спало. Они снова были просто товарищами. Однако Павлек чувствовал, что теперь все по-другому. Он был связан с «черными братьями» не на жизнь, а на смерть. Ему казалось, что он вошел в совершенно новый, прежде недоступный ему мир.

— Где новые листовки? — Ерко вопросительно посмотрел на Филиппа и Тонина.

— Здесь. — Тонин сунул руку в ящик, на котором сидел, и вытащил толстую кипу листовок.

Мальчики взяли по листовке и прочли про себя.

Чего вы расшумелись? Словенцев испугались? Мы поднимаемся! Настал последний час! Нас не сломить врагам! Фашистам смерть!

Кроме Ерко, никто не знал, что строки принадлежат Ашкерцу [4] . Востроносенький гимназист, втайне сам писавший стихи, нашел их и дополнил, приспособив к нуждам своего времени. Если бы поэт узнал об этом, он, наверное, не перевернулся бы в гробу, а тихо и одобрительно улыбнулся себе в бороду.

4

Антон Ашкерц (1856–1912) — словенский поэт, автор многих известных патриотических стихотворений.

Стихи были отпечатаны на игрушечном печатном станке на листке бумаги величиной с ладонь, обратная сторона была пустая. Печатный станок принадлежал Филиппу. Ему подарила его тетка в день рождения, и он великодушно пожертвовал его обществу. Листовки он печатал вместе с Тонином.

«Черные братья» остались довольны. Это звучало иначе, чем «Долой Италию!», «Долой Муссолини!», «Да здравствует Югославия!», но отражало те же чувства.

— Мало только, — сказал Ерко.

— Больше сотни, — отозвался Тонин. — Денег нет ни на бумагу, ни на чернила.

Мальчики безмолвно переглянулись. Деньги! В них часто все упиралось. Они не решались кому-либо довериться и попросить о помощи. А сами были бедны как церковная мышь. Отдай они все, что когда-либо попадало в их руки, и того оказалось бы мало.

Рука Павлека невольно потянулась к карману. Он был из них самый богатый. Отец, правда, отличался крайней скупостью, хотя денег у него «куры не клевали», как злословили соседи, но мать была доброй и щедрой. Когда он приезжал домой — а бывало это почти каждую неделю, — мать всегда совала ему несколько лир на всякий случай… Он вытащил все, что у него было в кармане, и положил на стол.

— Вот, — сказал он, залившись краской.

Товарищи застыли от изумления. Такой щедрости они не ожидали. Глаза их с удивлением уставились на Павлека.

— В долг? — спросил Тонин, чтоб исключить возможное недоразумение.

— Нет. Насовсем.

Тонин взял деньги и пересчитал их.

— Напечатаем еще две сотни листовок, — сказал Ерко. — Это уже что-то… Ну, а теперь поделим!

Тонин кивнул и тут же разложил листовки на три стопки. Самую большую подвинул к Павлеку, одну дал Ерко, а третью оставил для Жутки.