Отрывок
Шрифт:
Марья Александровна. Да, до моего сына.
Собачкин. Да.
Марья Александровна. Что – да?
Собачкин. Ничего, я так сказал да.
Марья Александровна. Разве вы находите, что это для вас трудно?
Собачкин. О, нет, ничего. Но все эти влюбленные… вы не поверите, какие у них несообразности, неуместные ребячества разные: то пистолеты, то… чорт знает что такое… Конечно, я не то, чтобы этим
Марья Александровна. О! насчет этого будьте покойны. Положитесь на меня, я не допущу его до того.
Собачкин. Впрочем, я так только заметил. Поверьте, Марья Александровна, я для вас, если бы пришлось точно порисковать где жизнью, то с удовольствием, ей богу, с удовольствием… Я так вас люблю, что, признаться сказать, даже совестно, вы подумать можете бог знает что, а это именно одно только глубочайшее уважение. Ах, вот хорошо, что вспомнил! Я попрошу у вас, Марья Александровна, занять мне на самое короткое время тысячонки две. Чорт его знает, какая дурацкая память! Одеваясь, всё думал, как бы не позабыть книжку, нарочно положил на стол перед глазами. Что прикажете, всё взял, табакерку взял, платок даже лишний взял, а книжка осталась на столе.
Марья Александровна (в сторону). Что с ним делать? Дашь – замотает, а не дашь – распустит по городу такую чепуху, что мне никуды нельзя будет носа показать. И мне нравится, что еще говорит: позабыл книжку! Книжка-то у тебя есть, я знаю, да пуста. А нечего делать, нужно дать. (Вслух). Извольте, Андрей Кондратьевич; обождите только здесь, я вам их сейчас принесу.
Собачкин. Очень хорошо, я посижу здесь.
Марья Александровна (уходя, в сторону). Без денег ничего, мерзавец, не может сделать.
Собачкин (один). Да, эти две тысячи теперь мне и очень пригодятся. Долгов-то я отдавать не буду: и сапожник подождет, и портной подождет, и Анна Ивановна тоже подождет; конечно, раскричится, ну да что ж делать? нельзя же деньги сорить на всё, с нее довольно и любви моей, а платье, она врет, у нее есть. А я сделаю вот как: скоро будет гулянье; колясчонка моя хоть и новая, ну да ее всякий уж видел и знает, а есть, говорят, у Иохима, только еще что вышла, последней моды, еще он даже никому не показывает. Если прибавлю эти две тысячи к моей коляске, так я могу ее и весьма выменять. Так я, знаете, какого задам тогда эфекту! Может быть, на всем гуляньи всего и будет только одна иди две такие коляски. Так обо мне везде заговорят. А между тем нужно подумать об порученьи Марьи Александровны. Мне кажется, благоразумнее всего начать с любовных писем. Написать письмо от имени этой девушки, да и выронить как-нибудь нечаянно при нём или позабыть на столе в его комнате. Конечно, может выйти как-нибудь плохо. Да, впрочем, что ж? надает ведь только тузанов. Тузаны, конечно, больно, да всё же ведь не до такой степени, чтобы… Да ведь я могу и удрать, и если что, в спальню Марьи Александровны и прямо под кровать, и пусть-ка он оттуда меня вытащит! Но, главное, как написать письмо? Смерть не люблю писать, то-есть, просто, хоть зарежь. Чорт его знает, так, кажется, на словах всё бы славно изъяснил, а примешься за перо – просто, как будто бы кто-нибудь оплеуху дал, конфузия, конфузия, не подымается рука, да и полно. Разве вот что? у меня есть кое-какие письма, еще недавно ко мне писанные; выбрать, которое получше, подскоблить фамилию, а на место ее написать
Примечания
Печатается по беловой рукописи, хранящейся в Библиотеке имени В. И. Ленина в Москве, с исправлениями по изданию Сочинений Гоголя, 1842 г.
Сцена представляет собой переработку одной из сцен «Владимира 3-ей степени». Переработка начата в 1840 г. и закончена в 1842 г., позднее остальных сцен. Напечатан «Отрывок» впервые в издании сочинений Гоголя 1842 г. Первоначально сцена называлась «Сцены из светской жизни»: назнание это Гоголь переменил по совету Прокоповича. Мария Александровна из «Отрывка» (в рукописи – Мария Петровна) является сестрой Ивана Петровича Барсукова, героя неосуществленной комедии, выведенного в «Утре делового человека».
Фурьер – чиновник по снабжению.