Отшельник 2
Шрифт:
— Других Бартошей у меня для вас нет.
— А ты Одоевский?
— С утра был им, — согласился Дмитрий. — Но если командир прикажет, то не буду.
Добрый молодец спал с лица, хотя казалось бы и некуда:
— Простите, господа дружинники и господин десятник, но между нами возникло непонимание. Мы же хотели пригласить уважаемых воев, буде те не погнушаются нашим угощением, и попросить рассказать о славных делах их десятка. В нашем полку никто в боях не был, и послушать…
Одоевский рявкнул, не давая былинному богатырю развить мысль:
— Сабочьей
— Дмитрий, охолонись, — остановил товарища Маментий. — А то сейчас наговорите друг другу такого, что потом его и вправду только на кол, а тут вроде как нам угощение предлагают. Ведь предлагают, не так ли?
— Так! — с готовностью подтвердил представитель общества Московского пехотного полка. — Меня Петром зовут, а это мои братья двоюродные Мишенька Нарышкин и Вася Куракин. А я, стало быть, Милославский.
— Родственники, ети их в душу, — вздохнул Одоевский. — Плюнуть некуда, везде родственники.
— Так осиновый кол теперь без надобности? — на всякий случай уточнил Влад Басараб.
— Если только позолотить… но тут зависит от полноты налитой чарки.
— Да там всё готово! — Милославский дёрнул связанными за спиной руками. — Мы же со всем вежеством пришли пригласить, но нас неправильно поняли.
А Маментий опять не понял странную перемену в поведении московских пехотинцев, случившуюся при упоминании его имени и его десятка. Да что же это такое творится, люди добрые? Ведь если так дальше пойдёт, скоро им непослушных детишек начнут пугать. Кому это понравится?
Затянувшееся почти до утра торжественное возлияние с «обществом в лице его лучших представителей» ясности не добавило. Московские пехотинцы восторженно таращили глаза, млея от самой возможности близко увидеть дружинников «того самого» десятка, а на прямые вопросы что-то невнятно мямлили в ответ. Даже сотники и младшие полковники, с удовольствием принявшие участие в мероприятии, лишь с завистью вздыхали и говорили что-то вроде этого:
— Твоя скромность, друг Маментий, гораздо больше твоей славы и твоих подвигов. Но государь-кесарь, да храни его Господь, позаботился о том, чтобы отчизна знала своих героев! За твоё здоровье, друг Маментий, и за здоровье твоего замечательного десятка! Эй, кто там разливает? Почему чарки пустые?
Всё встало на свои места на следующий день ближе к полудню, когда на гудящую голову Маментия Бартоша обрушилось стихийное бедствие по имени Софья Маментиевна Бартош, заявившаяся в сопровождении старшего брата и трёх охранников в мундирах государевой стражи. Девочка с милой непосредственность забросала приёмного отца вопросами:
— Батюшка, а ты и в правду тот самый знаменитый Маментий Колосажатель? А кто здесь Фёдор Верная Пуля? А где Влад-Дракон Мадьярская смерть?
— Э-э-э… — только и смог ответить десятник.
Но Софья его уже не слушала, она дёргала Ивана Аксакова за рукав полосатого халата:
— А ты Татарин Ляшская Погибель, да? Покажи мне Ивана Стальную руку!
— Софьюшка, — Маментий наконец-то пришёл
— С ней Полина Дмитриевна занимается, — объяснил болтливость сестры Бартош-младший, за несколько месяцев ставший из просто тощего мальчишки длинным и тощим мальчишкой. — Сказки читают и стихи наизусть учат.
Дружинники смылись под каким-то благовидным предлогом, и Маментий задал давно интересующий его вопрос:
— Скажи мне, Пётр, почему меня и мой десяток называют «теми самыми», а Соня даже дала какие-то смешные прозвища?
— Это не она, это вот… — Петя достал из кожаной сумки, что носил на ремне через плечо, толстую пачку листов с яркими картинками и текстом под ними. — «Сказание о доблестном десятнике Маментии Бартоше, его боевых товарищах и их славных подвигах». Лубки с первого по осьмнадцатый, а девятнадцатый только сегодня из печатни выйдет. Но нам с Софой, как самым близким, завсегда первым приносят, потом только государю-кесарю, боярыне Морозовой и всем остальным.
— Хренас-с-с-е…
— Ты нам начертай на листах своё имя.
— Зачем?
— А пусть завидуют! И остальных попроси подписать.
— Дай-ка сюда, — Маментий взял всю пачку и выдернул наугад первый попавшийся листок. — Да ну?
Петька заглянул через плечо:
— Это про то, как Иван Аксаков по прозвищу Татарин Ляшская Погибель польского короля в болота завёл, да там и утопил.
— Но в Польше сейчас нет короля.
— Знамо дело нет, — кивнул Бартош-младший. — Откуда же ему быть, ежели он в болоте утоп?
Маментий не нашёлся что ответить и взял другой листок. Петя опять дал пояснение:
— А это про Фёдора Ряполовского по прозванию Верная Пуля. Помнишь, наверное, когда вы в засаду попали, а Фёдор вражеского командующего за полторы версты точным выстрелом прямо в лоб?
— Хм…
— А вот в этом листке сказывается, как Иван Патрикеев Стальная Рука восьмерых лыцарей разом на поединок вызвал, да всех и забил до смерти голыми кулаками.
— Чем-чем?
— Да, я тоже думаю, что Иван рукавицы надел. Кровища же, испачкаться можно.
Из дальнейшего изучения лубков выяснилось, что главный и славнейший герой конечно же он, Маментий Бартош, при виде которого враги разбегаются в страхе, а иные падают без чувств и помирают в корчах наглой смертью. Кто не убежал и не помер, того на кол. Но в меру — не более трёх вражин в день.
Ещё в десятке были Влад-Дракон Мадьярская Смерть, Дмитрий Одоевский Крылатый Лисовин, получивший прозвище после похищения тройной тиары Папы Римского и продажи её раввину из гишпанской Кордовы, и ещё… Да, ещё Пётр Верейский Божья Молния — искусный и не знающий промаха стрелок, Василий Долгоруков Длинный Нож, а так же Михаил Пожарский и Михаил Бутурлин, отдельного прозвища пока не заслужившие, и именуемые Медведями с Железной Шкурой. Медведь Правый и Медведь Левый, но кто из них кто, они и сами пока не определились.