Отшельник

Соболева Ульяна

Зажал переносицу пальцами. Теперь можно куда-то ехать. За руль сесть.

Сунул пакет дряни в карман рубашки, продолжая смотреть на свое отражение. Потом оттолкнулся руками и, подхватив сотовый, вышел из квартиры.

***

– Я впервые слышу такую фамилию, да и девочку эту вижу первый раз. Не было у нас такой.

Я смотрел в маленькие глазки директора детского дома и прикидывал: если сейчас схватить его за затылок и приложить о столешницу, он ее узнает или нет?

– Не было такой? Или после громкого скандала в вашем детдоме полгода назад

вы решили забыть нескольких воспитанниц, чтобы избежать проблем?

На его лице не дрогнул ни один мускул, он только поправил очки толстым указательным пальцем.

– После скандала многие были уволены, в том числе и бывшая заведующая. Мне не о чем волноваться. Я работаю здесь больше пятнадцати лет и всех наших воспитанников помню в лицо – такой у нас не было. Вы можете просмотреть архивы.

Я откинулся на спинку стула, продолжая сверлить его взглядом. Не похоже, чтоб нервничал, но я уже сам не знаю, что на что похоже. Я запутался до такой степени, что мне хочется убивать каждого, кто говорит мне то, чего я не хочу услышать. И сейчас мне хотелось свернуть шею этому толстяку с лоснящейся лысиной и свинячьими глазками.

– А бывшая заведующая? Где она сейчас? Может, она вспомнит?

– Лариса Алексеевна умерла два месяца назад. Угорела в своей квартире. Газ забыла выключить.

Я усмехнулся. Или ее там угорели. После того, как воспитанниц за бабки подкладывала. Чтоб много не разговаривала.

– Где ваши архивы?

– Вы можете их посмотреть в понедельник. Сегодня пятница и …

Я ударил кулаком по столу, и у него с физиономии свалились очки, когда он подпрыгнул от неожиданности.

– Анатолий Иванович… не злите меня. Никаких понедельников. Вы откроете мне помещение лично и прямо сейчас, еще и покажите, где смотреть. Вы меня хорошо слышите?

Он быстро закивал, отодвигая ящик стола, а я поднялся со стула и почувствовал, как снова становится нечем дышать.

Мы просмотрели папку за папкой, каждое дело, фотографии, документы о принятии и выпуске. Выписки из лазарета и больниц. И ничего, мать вашу! Ни слова о ней! Не было ее! Ни на фотографиях, не в списках. Нигде! Когда я это понял, то во рту снова появился привкус гнили. Как падали нажрался. Скулы сводит и блевать хочется.

Я вышел из здания детского дома, не сказав директору ни слова. Только пару купюр бросил за моральный ущерб. Задержался со мной почти до полуночи.

Не могла она врать! Не могла так играть, бл***! Или я нихрена не понимаю в людях.

Эта бессонница, этот страх. Я же его чувствовал кожей. Такое не сыграешь. У страха свой специфический запах. Я прижимал ее к себе дрожащую, в слезах, и видел, как она боится. Как можно ТАК сыграть?

Но если не в детдоме, то где она была? Все эти годы. Откуда к отцу своему сбегала? Бл***! Я сейчас с ума сойду!

Сидел в машине и смотрел на свои руки, лежащие на руле, сжатые до белизны, так что костяшки выпирают под натянутой кожей. Действие кокса стихает, выветривается, а у меня в голове голос Давыдова на повторе.

«Его сучка она, Зверь. Бл**ь бакитовская! Как лоха тебя…!»

И я высыпаю остатки порошка на запястье, вдыхая яд всей грудью, чтобы перестало трясти, чтобы прояснилось в голове, чтоб голос

его затих, сука. Только он еще ярче становится, отчетливей, громче. И картинка вырисовывается четкая... логичная картинка, а с меня кожа живьем слезает. Потому что увидел под другим углом. Увидел то, чего не позволял себе видеть. Её настоящую. Ничего не бывает в этом мире просто так. За все платить надо. И я думал, что меня уже нельзя развести, что я видел достаточно лжи и фальши, чтобы повестись на такое кидалово. Но маленькая умела удивлять всегда. И меня удивила. Проклятая, лживая сука! Влезла в душу змеей, в сердце продралась.

Вот теперь все похоже на правду. От начала и до конца похоже. Начиная с её побега из дома и заканчивая тем, что у Ахмеда на даче появилась. Логично. Шлюху брата позвали в гости. И спектакль для меня разыграли. Я расхохотался.

«Она его сука»… Вот этого я пока не принял. Точнее, понимал, что скорее всего так и есть, но принять еще не мог – потому что слишком жестоко. Слишком цинично для девочки с голубыми глазами и черной дырой внутри.

Сотовый завибрировал на соседнем сиденье, и я ответил, увидев номер брата на дисплее.

– Пленка не поддельная, Макс. Все проверено... – пауза в мгновения, а у меня все внутри горит, разлагается, корчится. Я начинаю истекать кровью и сам чувствую, как внутри все разворочено до костей.

– У тебя что?

– Не было такой здесь, - голос свой не узнаю, охрип, - не существовало, бл**ь!

Да. Кажется, не существовало и в самом деле. Я придумал ее себе. Нарисовал сам. Красочно, ярко. Именно такую, какую хотел видеть. Идеальную для меня. Нарисовал сверху по грязи и сам не заметил. А Зверь внутри оскалился и цепь оборвал, он готов, и я больше не хочу его сдерживать. Отпустил и внутри все догорело. Один пепел остался. Смертью завоняло снова.

Я чувствовал, как во мне ветер гуляет и вихрем кружатся обрывки тупого и наивного, бл**ь, доверия, обрывки проклятого полиэтиленового счастья, которое сгорело самым первым, как капрон. Только там, где сердце, продолжает тлеть, обгорает и заново тлеет. Там все еще живое. Как рана раскрытая. Ни огнем не берет, ни ядом, ни холодом. Я б его вырезал оттуда и раздавил под ногами, в месиве грязного снега и крови. Ничего, и там все стлеет. Спустя время. Через месяцы, годы или пока я сам не сдохну. Когда-нибудь стлеет. У всего есть срок годности, и даже эта сука-любовь начнет разлагаться и кишеть червями, когда я найду тебя, маленькая тварь, буду убивать вместе с ней.

Я же найду. А когда найду - не пощажу. Чувствуешь, как я твой след брать начинаю? Смертью и болью не воняет? Поверил! Как идиот! Знал ведь, что слишком все хорошо… Знал, что не по мне все. Не для меня… И верил. Потому что хотел верить. За все годы лжи, грязи, крови увидел что-то чистое и настоящее, а настоящая ложь - вот она. У меня в спине торчит. Вздохнуть не дает.

Это теперь только между нами. Между мной и тобой. И не говори, что ты этого не знала. Я накажу тебя сам, и ты будешь мечтать о смерти, ты будешь о ней молиться. Ты моя. Какая бы тварь лживая не скрывалась под маской, она принадлежит мне. И я сам решу, как и когда ты сдохнешь. Я буду убивать нас обоих. Медленно и жестоко.