Отступник
Шрифт:
Оглядываясь по сторонам, он вдруг заметил, что над манором нависла непривычная тишина. Из лагеря не доносилось ни музыки, ни смеха. Слуги молча занимались своими делами, и даже часовые выглядели подавленными. Оставив своих людей разгружать багаж, Роберт уже собрался заговорить с ними, когда дверь одного из зданий отворилась и из нее вышел его брат.
Эдвард Брюс подошел к нему, дуя на озябшие руки, — в воздухе уже ощущалась прохлада.
— Я так и думал, что это ты. Добро пожаловать, брат.
Роберт улыбнулся ему.
— Я рассчитывал увидеться с тобой только в Вестминстере. Почему король до сих пор здесь?
— Он захворал вскоре после того, как мы покинули Шотландию. Его лекарь посоветовал ему отдохнуть здесь.
— Это настолько серьезно?
— Нет. Собственно, он уже выздоравливал. Мы должны были выступить отсюда еще на прошлой неделе, однако потом… — Эдвард помолчал. — Но сначала расскажи мне свои новости, брат. — Он оглянулся на стражников, но те разговаривали между собой и не обращали на них внимания. Тем не менее Эдвард понизил голос. — Как прошла твоя встреча с Комином?
— Он выслушал меня. Вот все, что я могу утверждать со всей определенностью. Он сказал, что даст мне ответ, когда обдумает мое предложение. В итоге мне не остается ничего иного, кроме как ждать. — Роберт передернул плечами, словно сбрасывая с них невидимую ношу. — В Лохиндорбе я встретился с нашими братьями. Найалл и Томас передают тебе привет. С ними все в порядке.
На лице Эдварда появилась улыбка.
— Слава богу. — Он с облегчением рассмеялся. — Я опасался самого худшего, когда ирландцы напали на Ротсей.
— Сэр, куда прикажете перенести ваши вещи?
Когда Нес окликнул его, Роберт увидел, что его люди уже сняли вьюки с лошадей. Он нахмурился, недоумевая, почему управляющий или иной служащий не вышел встречать его.
— Я могу пока сложить свои вещи у тебя? — обратился он к брату. — Я должен поговорить с королем, если он примет меня. Джон Комин и граф Бучан согласились стать членами его нового Совета. Даст Бог, — пробормотал он, — это займет его на некоторое время.
— На твоем месте я бы подождал, — посоветовал ему Эдвард. — Его дочь скончалась пять дней назад.
— Леди Джоан? — Мысли Роберта устремились к Ральфу де Монтермеру.
— Нет, брат. Умерла Бесс. Во время родов. Вместе с ребенком.
Перед мысленным взором Роберта всплыла освещенная огнем камина комната, его жена, лежащая на кровати, и ее пепельно-серое лицо, покрытое крупными каплями пота. Между ног Изабеллы набухала кровью скомканная простыня. Кровью были пропитаны покрывала, и ее медный привкус смешивался с едким дымом костров, которые все еще горели вокруг Карлайла. Его дочь, родившуюся во время осады, баюкала на руках повитуха, завернув в чистый кусок тряпки. Над его умирающей женой, словно ворон над падалью, суетился священник.
— Где сэр Хэмфри? — быстро спросил он.
— Он уезжал по поручению короля и вернулся только вчера вечером.
— Отведи меня к нему.
— Роберт, не думаю… — Эдвард оборвал себя на полуслове, заметив решительное выражение на лице брата. — Ну хорошо. Идем.
Роберт последовал за братом через двор и вошел в один из бревенчатых домиков. Шагая по коридору, он не мог отделаться от образа комнаты, которая так и стояла перед его внутренним взором. Он был женат на Изабелле Мар всего год, и брак был заключен по настоянию его семьи, не из любви, а ради выгоды. Тем не менее смерть супруги причинила ему нешуточную боль. А ведь для Хэмфри и Бесс брак лишь укрепил их чувства друг к другу. И если Роберт обрел утешение в дочери, появившейся на свет на том кровавом ложе, то Хэмфри за одну ночь лишился двух жизней сразу.
Подойдя к комнате в конце коридора, он увидел, что дверь в нее открыта. Изнутри доносились хриплые крики. Роберт перешагнул порог, и глазам его предстала сцена полного разгрома. На полу, среди предметов амуниции, валялись простыни, сорванные с кровати. Опрокинутый столик со сломанными ножками был засыпан осколками разбитого кувшина и таза. Сундуки у стены были открыты, и вокруг были разбросаны книги и одежда. Один из столбиков кровати выглядел так, словно кто-то испробовал на нем свой меч. В комнате находилось четверо мужчин — Роберт Клиффорд, Ральф де Монтермер и двое рыцарей Хэмфри, — которые с опаской глядели на пятого человека в центре. Роберту понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в нем своего друга.
Хэмфри де Боэн нетвердо стоял на ногах, его каштановые волосы были примяты после того, как он снял шлем, а нижнюю рубашку пятнали следы рвоты. Лицо его покрывал лихорадочный румянец, а налитые кровью глаза превратились в щелочки. В одной руке он сжимал мех с вином, в другой — свой меч. Искусно украшенные чеканкой ножны — подарок Бесс — валялись на полу у него под ногами. Он орал на мужчин, стоявших перед ним, требуя привести ему коня.
Ральф де Монтермер что-то говорил ему увещевающим тоном, пытаясь успокоить, но Хэмфри не слушал его. Ральф удивленно обернулся, когда Роберт отодвинул его в сторону. Не обратив внимания на предостерегающий возглас рыцаря, Роберт подошел к Хэмфри, перешагивая через обломки. Хэмфри с трудом сфокусировал на нем взгляд и неуверенно замахнулся мечом. Удар вышел медленным и неуклюжим, и Роберт легко уклонился от него. Он перехватил руку Хэмфри с мечом за запястье, а другой стиснул графу плечо.
— Хэмфри, — сказал он, глядя в затуманенные глаза друга, — брось его.
Хэмфри тряхнул головой.
— Роберт? — прохрипел он.
— Брось меч, Хэмфри.
Пальцы графа разжались. Оружие выскользнуло у него из ладони и с лязгом упало на пол. Роберт наклонился, чтобы поднять его. Хэмфри обмяк, колени у него подогнулись, и Роберт опустился на пол вместе с ним, по-прежнему сжимая ему плечо. Мех с вином выпал из другой руки Хэмфри. Из него ударила темная струя кларета, заливая ковер, а сам он упал Роберту на грудь.
Сидя среди обломков мебели и чувствуя, как Хэмфри крепко держит его за руку, Роберт позабыл обо всех своих планах и заботах. Стремление занять трон Шотландии, подгонявшее его, словно заноза в пятке, утихло. С ним вместе ушла и тревога о том, каким будет ответ Комина на его предложение, и осознание того, что впереди его ждет отчаянная борьба, если его враг согласится поддержать его притязания. Сейчас он был просто мужчиной, сжимающим в объятиях друга, который мог утонуть в своем горе.