Оттенки страсти
Шрифт:
– Да ты законченный циник! – возмутилась Мона. – А я-то думала, ты просто развлекаешься, прожигаешь время…
– О, я терпеть не могу тратить время попусту! – последовал многозначительный ответ.
– Тогда зачем же ты… – начала Мона и осеклась, перехватив взгляд Алека. Он смотрел на нее долгим испытующим взглядом, исполненным откровенной страсти. Она видела, как напряглось его тело, словно он страшным усилием воли сдерживает себя, не давая чувствам выплеснуться наружу.
Его взгляд завораживал и не отпускал от себя. Мона поднялась с кресла, словно во сне, чувствуя, что еще немного, и волна его страсти накроет и ее с головой. И в ту же минуту он притянул ее к себе, маленькую грациозную нимфу, в отчаянном страхе замершую перед неизбежным
А уже в следующую секунду он, издав ликующий возглас, похожий скорее на стон, припал к ее устам.
Время остановилось. Минута, час, год? Сколько длился их поцелуй? Моне он показался сладостной вечностью. Этот долгий и страстный поцелуй наконец-то сделал из нее женщину. Настоящую женщину. Конечно, она замужняя дама и все такое. Но в душе Мона оставалась все той же робкой и целомудренной девочкой, абсолютно равнодушной к физической стороне брака. Да, Питер – ее муж, и она обязана исполнять супружеский долг, с этим все понятно. Но супружеские обязанности не доставляли ей ни капли удовольствия, не вызывали и сотой доли эмоций, которые испытала она сейчас во время поцелуя. Природа словно мстила ей за то, что она полностью исключила ее из взаимоотношений с мужем. И вот сейчас… что это было? Мона была слишком потрясена, чтобы разбираться в собственных чувствах. Но одно она знала совершенно точно. Еще никогда в жизни она не испытывала такого наслаждения, как тогда, когда Алек сжимал ее в своих объятиях, целовал, шептал ей на ухо что-то нежное и волнующе страстное. Воистину, святые узы брака – ничто перед таким наслаждением
– Дорогая! Как ты невыразимо прекрасна! – прошептал Алек, целуя ее в шею.
Сладостная дрожь пронзила все ее тело, и в ту же минуту она с силой оттолкнула его от себя и вырвалась из его цепких рук.
– Боже мой, Алек! – воскликнула она с ужасом. – Что же мы делаем?
– Пытаемся быть взрослыми людьми и взглянуть правде в глаза, – проговорил он ласково и умоляюще простер к ней руки. – Ундина! Прошу тебя! Не уходи!
Но она снова уклонилась от его объятий.
– А Питер? О нем ты подумал?
– Ради всего святого! – Алек рухнул в кресло и насупил брови. – Ради всего святого! Ты думаешь, я мало передумал за все эти месяцы, которые провел вдали от тебя? Они показались мне вечностью, эти несколько месяцев в разлуке с тобой.
– Откуда мне было знать? – вырвался у Моны крик, больше похожий на стон.
– Нет, ты должна была знать! И ты знала! – Алек бросил на нее свирепый взгляд, словно намереваясь не оставить и камня на камне от всех ее жалких попыток оправдаться. – Ты знала, что ты – моя и принадлежишь только мне! Разве ты забыла, как трепетала в моих объятиях в ту ночь, когда я впервые поцеловал тебя? А когда мы прощались с тобой в Тейлси-Корт, ты тоже все забыла? – он стремительно вскочил с кресла и сделал шаг к ней. – Дорогая! Неужели ты скажешь, что все это пустяки, не имеющие для тебя никакого значения?
– Ах, нет! Нет! Я никогда так не скажу!
Алек развернул Мону к себе и внимательно посмотрел ей в глаза. Он не стал целовать ее снова, а лишь небрежным движением подхватил с кресла ее пальто.
– А сейчас я отвезу тебя домой, дорогая. Ибо если ты задержишься здесь еще на пару минут, то я уже никогда не отпущу тебя. Это будет выше моих сил.
Голос его вибрировал и дрожал от едва сдерживаемой страсти, но, странное дело, Моне было совсем не страшно. Все вдруг стало таким простым и понятным, словно она вернулась к себе самой и своим истокам. В конце концов, что такое цивилизация? Тонкий слой масла, который старательно льют вот уже который век на бушующее море первобытных эмоций, вот и все.
Алек помог Моне сесть в машину, заботливо укутал ей ноги пледом, почти как Питер. Впрочем, они так похожи, Питер и Алек, вот только она выбрала не того, подумала она с болью в сердце.
– Запретный плод! Помни о нем!
Легкий вздох, похожий на рыдание, вырвался из ее груди. Алек продолжает играть в свои игры, и в этих играх ему воистину нет равных. В темноте салона она почувствовала, как его рука нашла ее руку, и, поддаваясь какому-то необъяснимому порыву, она безропотно повернулась к нему лицом.
Глава 14
– Черт возьми! – вполголоса выругался Алек и со всего размаха швырнул стакан с виски в стенку. Что ж, Гордонам не занимать темперамента. Резной хрустальный стакан рассыпался на сотни осколков, а на голубом ковре тотчас же растеклось бурое пятно.
Итак, Мона выскользнула из его рук. Удрала, чтобы спрятаться в своем укрытии, имя которому – Питер. А ведь сегодня вечером они планировали поужинать в Беркли. Он ожидал, когда стрелки на часах покажут восемь пятнадцать, чтобы отправиться за ней и отвезти ее в ресторан. А она тем временем поспешно собрала вещички и удрала, оставив лишь коротенькую записку. Тем более оскорбительную для того, кто, как он, буквально сгорает от страсти. Оскорбительным было даже то, что она так и не рискнула обратиться к нему по имени, словно боясь, что стандартное обращение «Дорогой Алек!» выплеснет наружу ее истинные чувства, А потому она написала предельно просто: «Сегодня вечером я возвращаюсь домой восьмичасовым экспрессом. Понимаю, что поступила некрасиво, но… Всего доброго, Мона».
Он даже представил себе эту сцену: Аннет упаковывает вещи, она в это время, примостившись на краешке стола, с решительным выражением лица строчит ему это послание, а в глазах застыли испуг и боль.
«Некрасиво, но…» Почему она не закончила фразу? Что она имела в виду? Что поступила благоразумно? Наверняка! Или проявила мужество? Ну, конечно! Какой мужественный шаг – собраться в момент и удрать от него вопреки своим желаниям. А о нем она подумала? Разве не бессердечно с ее стороны бросать его здесь одного, чтобы он медленно сходил с ума, снедаемый неуемной страстью.
Да, он хочет ее, хочет так, как не хотел никого на свете. Разве она понимает, как опасна ее красота для человека с его темпераментом? Эта загадочность, неуловимость, постоянная изменчивость облика и чувств. Бледное одухотворенное лицо и глаза, такие прекрасные и такие глубокие. Когда она смотрит на тебя, кажется, что ее взгляд проникает в самые сокровенные уголки души, открывая в тебе самом то, о чем ты и не подозревал. В ее облике нет ни тени вульгарности, пошлости. Грязь не пристает к ней. Но вот зло… Зло не так-то легко побороть. Сколько жадных и грязных рук желают коснуться этой бесценной жемчужины, коснуться и завладеть ею. Боже, она будет неподражаема, когда в ней, наконец, проснется настоящая женщина. В ней столько страсти и столько чувственности! При этой мысли горячая галльская кровь забурлила в жилах Алека. Нет, он должен покорить эту крепость и взломать врата ее неприступности! Мона должна принадлежать ему и только ему! И он добьется ее, чего бы это ни стоило! Не хочет добровольно, значит, он принудит ее. Ведь так всегда поступают победители. Конечно, это несколько смажет картину его успеха, но, в конце концов, важен результат. Некоторое время Алек стоял в полутемной гостиной, чувствуя, как напряжены до предела все его нервы. Воистину, любовь к Моне пока обернулась для него одним душевным расстройством. Он взял другой стакан, плеснул туда виски и приподнял его в прощальном жесте.