Отто Скорцени и секретные операции абвера
Шрифт:
– А вы, Скорцени, войдете в бой в районе, прикрываемом 6-й танковой армией. Вот разработка, которая вас особенно заинтересует: она показывает, какое положение создается - по крайней мере, я на это надеюсь - через двадцать четыре часа после начала наступления.
На карте, которую Йодль разложил перед нами, мы увидели, что Верховное главнокомандование рассчитывало к тому времени атаковать на линии Юпен Вервье - Льеж, а в центре надеялось уже к тому времени создать два плацдарма на другом берегу Мааса. В то же время оно предусматривало, что поведут яростные атаки союзнические резервы против северного фланга нашего выступа.
Прежде чем меня отпустить, генерал Йодль попросил в кратчайший срок представить ему список личного состава
Несколько дней спустя я получил копию этого приказа. Когда я его прочитал, то чуть не упал в обморок. Подписанный одной из самых больших "шишек" из штаба оперативного руководства вермахта, снабженный грифом "Секретно", этот шедевр заключал в себе примерно такие пассажи:
"Всем частям вермахта: определить до... октября 1944 года всех офицеров и солдат, говорящих по-английски, добровольно готовых к выполнению особого задания... Направить в Фриденталь, под Берлином, для включения в диверсионный отряд оберштурмбаннфюрера СС Скорцени".
Я испытал настоящий приступ ярости. Безусловно, союзнические секретные службы пронюхают об этом деле. Кстати, после войны я узнал, что меньше чем через неделю этот текст был уже в руках у американцев. Я так и не понял, почему они не сделали из него выводы и не приняли тогда мер предосторожности.
По моему мнению, операция таким образом оказалась обречена еще до ее рождения. Я немедленно направил в ОКВ решительный протест и в парламентских выражениях предложил отменить мое задание. Разумеется, мой рапорт двигался по команде от одного чина к другому. И вот мне ответил оберштурмбаннфюрер СС Фегеляйн, породненный, кстати, с Гитлером: дело, конечно невероятное и необъяснимое, но это только еще одна причина, чтобы не докладывать о нем фюреру. Следовательно, отменить невозможно.
Примерно в те же дни у меня произошел интересный разговор с полковником штаба генерала Винтера. Этот офицер объяснил мне юридическую сторону дела. По его словам, маленькие диверсионные отряды рискуют тем, что в случае поимки с ними будут обращаться как со шпионами и судить соответственно. Что же до основной части моих войск, то человеку, одетому во вражескую форму, международное право запрещает только применять свое оружие. Он мне дал такой совет: пусть мои солдаты под вражеской формой наденут свою немецкую; когда придет момент переходить собственно к нападению, они снимут английскую и американскую форму. Разумеется, я последовал его рекомендации.
Я с легкостью получаю одобрение моего проекта формирования бригады вместе с обещанием, что ОКВ поддержит все мои запросы по материальной части. Я сразу же пользуюсь этим, чтобы попросить "одолжить" мне трех опытных командиров батальона, а также придать мне, в дополнение к добровольцам, еще и несколько однотипных частей вермахта, которые бы послужили основой для моей спешно создаваемой бригады. И тогда мне присылают троих очень способных подполковников, а немного позже - два батальона парашютистов люфтваффе, две танковые роты вермахта и роту связи. Эти части пополнят обе роты моих "особых частей" и мой батальон парашютистов.
Остается решить проблему с добровольцами, "говорящими по-английски". Когда, примерно через неделю после распространения - и это слово не слишком сильное - знаменитого "секретного приказа", в Фриденталь прибывают первые сто добровольцев, то на меня нападает ужасная тоска. Мне хочется послать все к дьяволу. "Преподаватели" пытаются распределить этих добровольцев на три категории согласно уровню их знаний английского. И вот категория № 1, включающая солдат, говорящих бегло и без акцента по-английски или, еще лучше, на американском сленге, никак не хочет разрастаться.
Впрочем, я должен признаться, что и сам в английском не слишком силен. Какая жалость, что именно уроки английского я выбирал в школе, чтобы "бузить"! И однако теперь я пытаюсь наверстать упущенное и учусь вставлять время от времени хорошо закрученную фразу. И вот однажды знакомлюсь с молодым офицером-авиатором, который хочет быть зачисленным в категорию № 1. Я совершенно естественно задаю ему вопрос;
– Give me your story about your last duty, please (Расскажите мне, пожалуйста, о вашей службе в последней должности).
Бедный парень смущается, колеблется, а затем бросается напролом:
– Yes, Herr Obestleutnant, I became my last order before five months,* - затем новые колебания, и вот он поспешно добавляет по-немецки: Если позволите, я объясню вам это на своем родном языке...
Ну вот! И такими придется довольствоваться! Нельзя же слать к черту добровольца, который явно исполнен энтузиазма. Но такими подвигами, безусловно, не обманешь никакого американца, даже глухого!
Когда по истечении двух недель отбор добровольцев завершился, то результат оказался ужасным: в первой категории набралась всего-навсего дюжина людей, в основном бывших моряков, которые, впрочем, составляют и большую часть второй категории. Эта вторая, состоящая из людей, которые говорят более или менее бегло, насчитывает 30-40 человек. Третья категория - солдаты, которые могут "объясниться" на английском, уже более многочисленна - примерно 150 человек. Категория № 4 состоит из парней, которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, - их примерно 200. Остальные же знают только, как сказать "да" и "нет". Поэтому я вынужден создавать бригаду глухонемых, ибо, зачислив 120 лучших "лингвистов" в роту управления, я исчерпал их запас. Итак, нам придется присоединиться к обратившимся в бегство американским колоннам и при этом не разжимать зубов, как если бы глобальная катастрофа лишила нас дара речи. Чтобы хотя бы немного выправить эту плачевную ситуацию, мы посылаем людей из второй категории в школу переводчиков и в лагерь американских военнопленных. Но поскольку эти "курсы" длятся всего лишь неделю, то польза от них минимальна.
Что же до основной части моих солдат - людей, которые по-английски не понимают ни единого слова, - то мы им просто вдалбливаем в голову несколько крепких ругательств джи-ай, вместе со значениями "Yes, no, О. К.". В дополнение к этому в течение всего дня мы им повторяем основные команды, используемые в американской армии. Вот и все, чем мы можем замаскировать нашу бригаду с точки зрения лингвистики.
Но все это - еще ничего. Положение с нашим оснащением куда более катастрофично. Мы очень скоро понимаем, что никогда не получим американских танков в достаточном количестве. Наконец в день наступления мы становимся счастливыми обладателями двух танков "шерман". Вы не ослышались - двух танков, один из которых к тому же откажет, едва пройдя несколько километров.
Чтобы заменить недостающие американские танки, инспекция танковых войск выделяет нам двенадцать немецких "пантер". Мы их маскируем, как можем, устанавливая вокруг пушек и башен листы железа, чтобы по крайней мере силуэтом они напоминали "шерман". Результат совершенно неудовлетворительный: наши танки не обманут никого, за исключением, может быть, совсем юных новобранцев, да и то лишь издали и в сумерках.
Впрочем, нам присылают десять американских и английских броневиков. Мы ломаем себе голову, как использовать английские, - и это проблема неразрешимая, поскольку мы будем сражаться на участке, удерживаемом американцами. В конце концов сами английские машины освобождают нас от этой заботы - с первых же испытаний они безнадежно ломаются. У нас остаются четыре американские машины, и это вынуждает довершить наше оснащение германскими броневиками.