Отважные(изд.1962)
Шрифт:
— Большим аппаратом?..
— Ну да, самым большим!
Они спокойно добрались до дома Якушкина, стоявшего на одной из окраинных улиц, за покосившимся древним, когда-то зеленым, а теперь грязно-серым забором. Домик был небольшой, словно вросший в землю. Построенный еще в середине прошлого века, он переменил много хозяев, которые, как видно, не очень-то о нем заботились. Стены побурели от времени, расшатанное крыльцо угрожающе скрипело, как только на него становилась нога, а на входной двери торчали клочья войлока. Внутри дом также был запущен и жалок. Странно, но почти ничего не выдавало в нем профессии хозяина. На стенах не было больших фотографий, не видно было и альбомов, только в темной каморке, примыкавшей к кухне, стояли банки с растворами, фиксажем и прочими принадлежностями, без которых не может обойтись фотограф.
В этой хибарке Коля почувствовал себя удивительно легко и свободно. Якушкин поставил аппарат на столик перед потускневшим зеркалом в черной раме и отобрал у Коли треногу.
— Ну, сынок, — сказал он, — вот мы и пришли. Сейчас я тебя накормлю и напою чаем…
Но Коля почувствовал прилив деятельности.
— Вы уж сидите, — сказал он деловито. — Где у вас тут самовар? Я сам его поставлю…
Якушкин усмехнулся:
— Самовара у меня нет. Есть только чайник. Вода в ведре за дверью, а керосинка на плите… Ты, я вижу, умник. Ну, помогай, помогай деду…
Пока Коля возился с чайником, Якушкин накрывал на стол. Он достал из шкафа кусок сыра, хлеба и немного масла.
— Ты зови меня Иваном Митричем, — сказал Якушкин, заметив, что Коля испытывает неловкость, обращаясь к нему, — да особенно не суетись, присядь, отдохни… Где же ты целые сутки пропадал? Я тебя искал, прямо с ног сбился. Думал, ты совсем пропал…
Коля рассказал ему все, что произошло с ним с того момента, как его с площади увел к себе дядя Никита. Не сказал он только о подслушанном ночном разговоре. Хотя Якушкин и вызывал у него доверие, но что-то подсказывало ему — эту тайну он никому открывать не должен.
Молча выслушав историю о том, как дядя Никита предал убежавшего пленного, Якушкин долго сидел молча, о чем-то напряженно думая.
— Какой подлец! — вдруг сказал он. — Какой предатель! Продался за банку консервов!.. Ты хорошо сделал, что убежал от него.
— А если дядя Никита придет сюда? — спросил Коля.
— Не придет, — с уверенностью ответил Якушкин, — он трус. Тебя-то он к себе тайком привел?..
— Сказал, чтобы я не подходил к нему близко, а шел позади…
— Вот видишь!.. Он тебя из дома не хотел выпускать, боялся, что полицаи пронюхают, кому он приходится родственником… Ну, ничего, есть люди, которые всему ведут счет…
— И вы знаете их? — спросил Коля; по своему простодушию он уже считал, что старик знает Геннадия Андреевича, говорит именно о нем.
Но, к его удивлению, Якушкин как-то сразу замкнулся, и его кустистые седые брови совсем прикрыли глаза.
— Ну, это к делу не относится, — уклонился он от прямого ответа. — А твой дядя Никита еще за все ответит! За все!.. — И он строго погрозил пальцем. — И за жизнь твоей матери ответит. Изверг!
У Коли до боли сжалось сердце. Он боролся с искушением рассказать Якушкину все до конца: и о том ночном разговоре, который он подслушал, и о явке в доме вдовы, и об отце, томящемся в лагере, и о том, что он хочет добраться до Геннадия Андреевича и попросить его о помощи…
— Посмотри, чай как будто вскипел, — сказал Иван Митрич, — крышка хлопает. Заварка в шкафу.
Коля вышел на кухню. Чайник действительно уже кипел, из горлышка клубилась струйка пара. Мальчик схватился за железную дужку, но пар обжег ему пальцы.
— Ой!..
— Что с тобой? — спросил из другой комнаты Иван Митрич.
— Пальцы обжег, — ответил Коля.
Но вскрикнул он не только потому, что обжег пальцы. За окном, под тополем, стоял дядя Никита. Откуда он появился? Только что Коля смотрел в окно — во дворе никого не было. Заметив, что Коля его видит, дядя Никита каким-то умоляющим движением руки приложил палец к губам. Что это значит? Предупреждение? Коля должен молчать?..
Коля невольно обернулся: видит ли дядю Никиту Якушкин? Старик переставлял в своей каморке какие-то банки, и оттуда доносился его глухой, надрывный кашель. Когда Коля вновь обернулся, дядя Никита уже исчез. На тропинке, ведущей к забору, никого не было.
Но в это время заскрипели ступени, кто-то долго шарил в темных сенях по двери, отыскивая ручку, и, не найдя ее, открыл дверь, потянув ее за клочок войлока.
«Дядя Никита! Спастись, как можно скорее спастись от этого человека!» Заскрипела на ржавых петлях рама, звякнули стекла, едва державшиеся на старой замазке. Коля уже перенес левую ногу через подоконник, как из-за сарая, который стоял в глубине двора, вышел высокий рыжий полицай с автоматом и крикнул:
— Эй! Давай назад!.. — и поднял автомат.
Он подчинился рыжему полицаю и вернулся обратно в кухню. В соседней комнате Иван Митрич уже встречал дядю Никиту, и они завели разговор.
Коля искал, куда бы ему спрятаться… Для того чтобы пробраться на чердак, нужно проникнуть в сени, и тогда необходимо пересечь комнату, в которой ждет его дядя Никита. А подвал? Может быть, в полу есть люк?.. Нет, все доски плотно пригнаны одна к другой, люка не видно. В отчаянии Коля прижался к косяку приоткрытой двери и стал слушать, о чем говорит Иван Митрич с этим проклятым банщиком.
Но они говорили не о нем. Иван Митрич упрашивал дядю Никиту раздеться и присесть к столу. А тот отговаривался тем, что занят, — шел мимо да вдруг вспомнил: давно не фотографировался, а тут как раз бургомистр Блинов требует, чтобы его работники представили свои фотографии.
Иван Митрич выяснил, какого размера должны быть фотографии, пожаловался, что теперь трудно достать хорошую бумагу. Связей с немецкими офицерами у него нет, а если ему изредка и приносят бумагу, то он боится купить: как бы потом не обвинили, что он ее украл. Никита Кузьмич обещал Ивану Митричу достать все, что нужно, ему это не трудно, ведь он выполняет специальные поручения городского управления.