Отважные капитаны. Сборник
Шрифт:
— Но мы еще только в Бостоне. Ах! Прикажи им поторопиться!
Шестифунтовые двигатели отбивали такт, быстро мчась из Сан-Бернардино, через Могавские степи. Степь дышала раскаленным воздухом. Затем началась такая же знойная холмистая область. Повернули на восток, к реке Колорадо. Было томительно жарко. Миссис Чейн лежала со льдом на голове. Дальше потянулись под раскаленным небом леса и каменоломни. Угольки, вылетавшие из трубы паровоза, стучали по крыше вагона. За бешено вертящимися колесами летел вихрь пыли. Запасная поездная прислуга сидела и ждала очереди. Чейн, не зная, куда деваться, пошел к этим простым людям, кочегарам и машинистам,
А миссис Чейн лежала в своем вагоне-будуаре, слегка стонала и просила мужа приказать поторопиться. Вот уже пески и скалы Аризоны остались позади. Наконец, треск приводов зубчатых колес и визг тормозов возвестили о прибытии в Кулидж, место Континентального разветвления.
В Альбукерке поезд перевели в Глориетту; он прошел через Ратонский туннель и Додж-Сити. Здесь Чейну случайно попала в руки газета, в которой он прочитал известия о сыне. Какой-то репортер интервьюировал Харви. По его словам, это был действительно сын железнодорожного туза Чейна. Сообщение это несколько успокоило миссис Чейн, но она все продолжала просить доставить ее поскорее до цели путешествия. Как вихрь, пронеслись они мимо Никерсона, Топеки и Марселина. Теперь уже чаще стали попадаться на пути города и деревни. Они ехали среди более населенных мест.
— Я ничего не вижу на циферблате. У меня глаза болят. С какой скоростью едем мы теперь?
— Очень быстро. Быстрее и незачем: мы приехали бы слишком рано, и нам все равно пришлось бы ждать другого поезда!
— Мне все равно. Мне только приятно сознавать, что мы двигаемся вперед. Сядь и говори мне, сколько миль мы проезжаем!
Чейн сел и стал считать мили по мере того, как они продвигались вперед. Локомотив жужжал, как гигантская пчела, и мчался вперед. А миссис Чейн все еще находила, что они едут недостаточно быстро. Был август месяц. В вагоне было жарко и душно. Часовые стрелки, казалось, не двигались. Ах! Когда же, наконец, они будут в Чикаго?
После сильного волнения у большинства людей, особенно же у мальчиков, появляется аппетит. Они спустили шторы и устроили пир по случаю возвращения блудного сына, наслаждались своим счастьем, в то время как поезда с шумом и свистом проносились мимо них. Харви пил, ел и без умолку говорил, рассказывая о своих приключениях. Когда одна из его рук оказывалась свободной, мать брала ее и нежно гладила. Голос Харви возмужал от жизни на воздухе. Руки у него стали жесткие и грубые. От его синей куртки и резиновых сапог пахло треской.
Отец, привыкший оценивать людей одним взглядом, проницательно смотрел на сына. Он не замечал, чтобы пребывание среди рыбаков дурно отразилось на сыне. Он должен был признаться, что до сих пор мало знал своего сына, но все же он помнил его заносчивым, вечно всем недовольным подростком, который к старшим относился без всякого уважения, постоянно мучил и заставлял плакать свою мать, пользовался репутацией веселого шалопая среди жителей гостиниц и посетителей ресторанов. Между тем этот воспитанный среди рыбаков юноша замечательно стоек в своих убеждениях; он смотрит открыто и уверенно; со старшими говорит с уважением. Кроме этого, видно было, что перемена эта в Харви произошла навсегда, что характер
«Кто-то переломил его, — подумал Чейн. — Констанция никогда бы этого не позволила. Даже путешествие по Европе не могло бы принести ему такой пользы!»
— Но почему же ты не сказал этому… кажется, Тропу, кто ты такой? — допрашивала мать, когда Харви успел рассказать историю своих приключений, по крайней мере, дважды.
— Диско Троп, милая. Это самый лучший из людей, которые когда-либо ступали по палубе. Это имя я запомнил твердо, до остальных мне дела нет! — сказал Чейн-отец.
— Почему ты не велел ему довезти тебя до берега и высадить? Ты ведь знал, что папа озолотит его!
— Знал, но дело в том, что он принял меня за помешанного. Кажется, я имел неосторожность назвать его вором, потому что не нашел у себя в кармане бумажника с деньгами!
— Матрос нашел его в ту ночь у флагштока! — вздохнула миссис Чейн.
— Теперь все объясняется. Впрочем, я нисколько не обвиняю Тропа. Потом я сказал ему также, что не желаю работать, и он так ударил меня, что у меня из носу потекла кровь, как у зарезанного барана!
— Мой бедный мальчик! Они, должно быть, ужасно дурно обращались с тобой?
— Нет, ничего. Это меня образумило!
Чейн похлопал сына по колену. Он ему был теперь милее и дороже, чем когда-либо. Он не узнал в нем прежнего Харви. Даже глаза у мальчика светились каким-то новым, ясным светом.
— Ну, потом старик назначил мне десять с половиной долларов в месяц жалованья. Теперь он мне заплатил половину. Я не могу похвастать, что мог исполнить работу, как взрослый рыбак, но умею править лодкой не хуже Дэна, не боюсь тумана, могу управлять шхуной, когда ветер не особенно силен, закинуть невод, знаю все снасти, до поздней ночи могу складывать соленую рыбу. Да вы и не подозреваете, с какой массой работ можно ознакомиться за десять с половиной месяцев!
— Мое ученье продолжалось восемь с половиной месяцев, — сказал отец.
— Как это? Ты мне никогда не рассказывал, отец.
— Ты никогда и не спрашивал, Харви. Если хочешь, когда-нибудь расскажу. А теперь попробуй-ка вот этих оливок!
— Троп говорит, что полезнее всего на свете посмотреть, как трудятся и зарабатывают хлеб другие люди. А все-таки приятно обедать за хорошо сервированным столом! Не подумайте, что нас плохо кормили. На нашей шхуне еда была лучше, чем на всех других шхунах с Отмелей. Диско кормил нас прекрасно. Он чудесный человек. Был еще там его сын и мой товарищ Дэн; дядя Сальтерс, знаток по части удобрения, он любил читать Книгу Иосифа. Сальтерс и сейчас убежден, что я помешанный. Был там еще бедненький Пенн, тот помешан на самом деле. Вы не должны упоминать при нем Джонстауна, потому что… Ах! Вы непременно должны познакомиться с Томом Плэтом, Долговязым Джэком и Мануэлем. Мануэль спас мне жизнь. Жаль, что он португалец. Говорит он мало, но очень любит музыку. Он увидел, что меня несло течением, и выловил меня из воды!
— Удивляюсь, как все это не потрясло твоей нервной системы! — сказала миссис Чейн.
— Отчего бы, мама? Я работал, как лошадь, ел за двоих и спал как убитый!
Дальше нервы миссис Чейн не выдержали, так как она представила себе сына среди морских волн. Она пошла в свой будуар, а Харви остался с отцом и стал рассказывать ему, как многим он обязан рыбакам.
— Можешь быть уверен, Харви, что я сделаю все, что могу, для этих людей. Из твоих слов я вижу, что они очень хорошие люди!