Отважные капитаны. Сборник
Шрифт:
— Расточительные были женщины! — засмеялся Дэн.
— А гавань плохо освещалась, Дэнни! — отвечал Долговязый Джэк.
«Делая это, они не знали, зажигают ли они костер в честь возвращения моряков или погребальный факел», — пела артистка, и голос ее проникал в душу, и сердца слушателей замирали от волнения, когда она рассказывала, как море выбросило на берег промокших до костей, выбившихся из сил живых рыбаков и трупы утонувших. Тела утонувших разглядывали при свете огней и спрашивали при этом: «Дитя, это ли твой отец?» или «Женщина, не твой ли это муж?»
Когда артистка кончила, ей мало
— Гм! — сказал Сальтерс. — Чтобы послушать это в театре, пришлось бы заплатить доллар, а то и два. Многие позволяют себе это, но, по-моему, это — пустая трата денег… Какими судьбами очутился здесь капитан Барт Эдуарс?
— Он — поэт и тоже должен прочесть что-нибудь! — заметил кто-то сзади.
Капитан Эдуарс уже пять лет добивался разрешения прочесть свое стихотворение на глостерском празднике. Наконец, комитет по организации утренника дал ему согласие. Выйдя на эстраду в своем лучшем праздничном платье, старик сразу завоевал симпатии всего собрания. Стихи его были грубо сколочены и длинны. В них описывалась гибель шхуны «Джон Гаскин» в 1867 году. Но все слушали со вниманием и, когда он кончил, громко приветствовали автора.
Один бостонский репортер поспешил интервьюировать поэта и попросить у него копию его стихотворения. Самолюбие капитана Барта Эдуарса, бывшего когда-то китоловом, рыбаком и ставшего теперь, на семьдесят третьем году от роду, поэтом, было удовлетворено.
— Очень трогательные стихи! — сказал голос из толпы.
— Наш Дэн сумел бы написать не хуже, — возразил Сальтерс. — Он достаточно учен для этого!
— Это не к добру: должно быть, дядя Сальтерс перед смертью стал хвалить меня, — засмеялся Дэн. — Что с тобой, Харви, тебе дурно? Ты весь позеленел!
— Сам не знаю, что со мной, — отвечал Харви. — Я весь дрожу и мне не по себе!
— Подождем, когда кончат читать, и выйдем. Нам тоже нельзя прозевать прилив.
Вдовы рыбаков сидели между тем точно каменные, они знали, что теперь последует. Приехавшие на лето на морской берег барышни щебетали между собою, восторгаясь стихотворением капитана Эдуарса, и с удивлением оглянулись, заметив, наконец, что в зале водворилось гробовое молчание. Рыбаки протискались вперед, когда тот самый чиновник, который разговаривал с Чейном, вышел на подмостки и стал читать список имен погибших в течение года моряков. Голос его отчетливо раздавался в тишине:
— 9 сентября. Пропала без вести со всей командой шхуна «Флори Андерсон». Экипаж ее составляли: Рубен Питмэн, владелец шхуны, 50 лет от роду, холост. Эмиль Ольсен, 18 лет, холост. Оскар Станберг, 25 лет, холост, швед. Карл Станберг, 18 лет, холост. Педро, уроженец Мадейры, холост. Джозеф Уэльш, он же Джозеф Райт, 30 лет, из Сен-Джонса, на Ньюфаундленде.
— Нет, он родом из Аугусти, в Мэне! — поправил голос из публики.
— Он ушел на шхуне из Сен-Джонса! — возразил читавший, отыскивая глазами, кто с ним говорит.
— Знаю. Но родился он в Аугусти. Он мне племянником приходится!
Чиновник сделал в списке отметку карандашом, чтобы исправить неточность, и продолжал:
— На той же шхуне погибли: Чарли Ричи, из Ливерпуля, 33
На этот раз удар был нанесен метко. Вдова Доллара, сидевшая среди публики, зарыдала, закрыв лицо руками. Миссис Чейн, слушавшая чтение, широко раскрыв глаза от удивления, почувствовала приступ удушья. К ней на помощь поспешила мать Дэна. Между тем чтение шло своим чередом. Перечень кораблекрушений, случившихся в январе и феврале, вызывал в зале все больше и больше слез и волнений.
— 14 февраля. Возвращавшаяся домой из Ньюфаундленда шхуна «Гарри Рандольф» потерпела аварию. Во время шквала упал с палубы и утонул в море Аза Музи, женат, 32 года. 23 февраля. Шхуна «Джильберт Хоп» разбита во время бури. Роберт Бивон, 29 лет, женатый, пытался спастись на шлюпке и до сих пор не найден.
Жена Бивона была в зале. У нее вырвался нечеловеческий крик. Ее вывели. Мужа не было давно, она думала и раньше, что с ним могло случиться несчастье, но все же в душе ее еще жила надежда, что спасшегося на шлюпке мужа, быть может, приняли на какой-нибудь корабль. Теперь она знала наверняка, что его не спасли. Харви видел, как открылась дверь выхода и как полицейский усадил бедную женщину на извозчика. Полоса света, ворвавшаяся в полураскрытую дверь, исчезла. Дверь закрылась. Харви снова стал прислушиваться к чтению:
— 19 апреля. Шхуна «Мами Дуглас» погибла на Отмелях, вместе с экипажем. Эдуард Кантон, владелец шхуны, 43 года, женат. Гаукинс, известный также по прозвищу Вильямс, 34 года, женат. Г. В. Клей, негр, 28 лет, женат…
Казалось, списку не будет конца. Горло Харви судорожно сжималось. Он чувствовал почти такие же приступы морской болезни, как в день, когда он упал с парохода.
— 10 мая. Со шхуны «Мы здесь» упал в море и утонул Отто Свенсон, 20 лет, холост.
Опять в зале раздался раздирающий душу крик.
— Напрасно она сюда пришла. Напрасно! — с сожалением говорил Долговязый Джэк.
— Не распускай себя, Харви! — прошептал Дэн.
Это были последние слова, которые расслышал Харви. Дальше он ничего не помнил, потому что в глазах у него сначала потемнело, потом завертелись какие-то огненные круги. Диско наклонился к жене и что-то сказал ей. Та сидела, обхватив одною рукою за талию миссис Чейн.
Команда шхуны «Мы здесь» двигалась дружно к выходу, поддерживая бледного как полотно Харви. Его усадили на скамейку.
Харви пришел в себя и смутился.
— Мне совсем хорошо, — сказал он, стараясь встать. — Должно быть, я съел что-нибудь лишнее за завтраком.
— Должно быть, это кофе, — поддержал его Чейн, лицо которого словно застыло. — Я думаю, не стоит теперь возвращаться!
— Лучше пойдемте на пристань, — предложил Диско. — Тут недалеко, а миссис Чейн будет чувствовать себя несколько лучше на свежем воздухе!
Харви уверял, что он совсем здоров. Они подошли к шхуне «Мы здесь», стоявшей у пристани Вувермана. Харви стало до боли грустно при мысли, что эта шхуна, с которой он сжился, должна уйти. Ему хотелось плакать. Плакала между тем всю дорогу миссис Чейн, плакала и говорила странные вещи. Миссис Троп уговаривала ее, как ребенка.