Ответный удар
Шрифт:
— Что было дальше?
— Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется, Горюнова. Ее допрашивали в суде.
— Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, терпеливо поправил Назарова Дронго. — Мне важно знать, что было дальше.
— Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не было. Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом принесли кофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе готовила не она, и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала
— Поднос был накрыт салфеткой?
— Да, но там пистолета не было, — упрямо сказал Назаров.
— Откуда ты знаешь? — разозлился Родионов. — Вечно ты со своим мнением вылезаешь.
— Две маленькие чашки были и кофейник, — упрямо возразил Назаров, — я видел. Там больше ничего не было. Поэтому и говорю. Кира внесла поднос и почти сразу вышла. В этот момент на президентском лифте к нам поднялась Светлана Викторовна, ну… значит, теперь вдова покойного.
— Она воспользовалась лифтом Воробьева? — уточнил Дронго.
— Да. И вошла в приемную. Кира ее увидела, когда вышла, и спросила, нет, сказала, что там журналистка.
— А Светлана Викторовна не вошла?
— Нет, она сказала, что будет ждать. Но попросила Киру доложить о своем приходе.
— Она часто к вам приходила раньше?
— Да, иногда заходила.
— И всегда просила доложить о своем приходе? — усмехнулся Дронго. На жену преуспевающего банкира это мало похоже.
— Она всегда ждала в приемной, если у Аркадия Борисовича были посетители. Он не разрешал никому входить без доклада, даже ей. Строгий был очень.
— Ясно. Давай дальше.
— Журналистка вышла, и она вошла.
— Дальше.
— Журналистка ушла. Да, я вспомнил, она разлила кофе. Извинялась перед Кирой, что такая неловкая. Та ее успокаивала, она разлила кофе на стол, когда убирала микрофон. Кира сказала, что успела все вытереть.
— Понятно.
— Потом пришла эта артистка Марина Левина. Она немного подождала, пока вышла Светлана Викторовна, и вошла в кабинет. Но тоже была недолго, минут пять-десять. И быстро ушла. Потом Кира понесла какие-то бумаги.
— Значит, Кира была последней, кто видел Воробьева живым?
— Да, но после того, как она к нему зашла, позвонили из Министерства финансов. И она при мне соединила Воробьева с позвонившим. Они разговаривали, а потом Кира вышла. И когда вернулась, ушел я. Пришел Кочкин. И не успел я доехать до первого этажа, как все стали кричать, суетиться, и выяснилось, что был убит Аркадий Борисович.
— Подробнее, пожалуйста, как вы уходили. Значит, Аркадий Борисович поговорил по телефону, потом Кира куда-то вышла.
— В туалет, наверно.
— Возможно. Что было дальше? Вспоминайте очень подробно.
— Значит, так. Кира пришла. Я курить очень хотел, но не мог. Поэтому все время смотрел на часы. Как только пришел Кочкин, я достал сигареты и, уступив ему свой пост, пошел к лифту.
— К какому лифту?
— К служебному, конечно. К обычному.
— В коридоре никого не встретили?
— Встретил. Денисов там был. Завязывал шнурки. Я хотел его подождать, но он махнул рукой, езжай, говорит.
— А кто такой этот Денисов?
— Из планового отдела. Ему за пятьдесят, но он еще держится. Даже волосы, говорят, красит.
— Он в суде выступал?
— Да, его тоже допрашивали. Но он не заходил к нам в приемную, это точно.
— Значит, в лифте вы ехали один?
— Да. Доехал до первого и услышал крики. Вот и все. По всем фактам виновный я получаюсь, — Назаров опустил голову. Дронго протянул ему пачку предварительно приготовленных сигарет.
— Курите.
Парень жадно затянулся. Дронго смотрел на него со смешанным чувством жалости и недоумения. Непонятно каким образом подставленный, Назаров явно не годился на роль хладнокровного убийцы, сумевшего продумать хитроумный план устранения банкира и совершить это с такой поражающей воображение легкостью.
Здесь что-то не сходилось, и он это чувствовал.
Они разговаривали еще минут пятнадцать-двадцать, пока наконец Дронго, отдав еще одну пачку сигарет, не закончил своего своеобразного допроса.
— Спасибо, Роман, — поблагодарил он заключенного, — думаю, ты мне очень помог.
Назаров поднялся. Он уже знал, что завтра его отправляют по этапу, несмотря на кассационную жалобу адвоката. Тюрьмы были переполнены, и ответа на жалобу заключенный мог вполне дождаться в колонии, «справедливо» считало тюремное начальство. Больше никаких надежд не оставалось. В его глазах теперь остался только страх и боль от всего пережитого.
— Вам больше ничего не нужно? — спросил Назаров.
— Спасибо, больше ничего.
Назаров, судорожно достав носовой платок, вытер лоб.
Дронго обратил внимание на платок.
— Откуда? — спросил он. У Назарова не могло быть такого хорошего хлопчатобумажного платка. — Кира принесла, — виновато сказал Назаров, — жалеет меня.
Больше не было произнесено ни слова. Только перед уходом Назаров еще раз оглянулся и как-то виновато улыбнулся, вернее, попытался улыбнуться, отчего его лицо приняло какое-то страдальческое выражение, и вышел из комнаты.
— Что ты думаешь? — сразу спросил Родионов у Дронго.
— Ясно одно, — услышал он невозмутимый ответ, — парень никого не убивал. Нужно искать убийцу.
На киностудию, куда они поехали по предложению Дронго, попасть было сложнее, чем в тюрьму. Коммерческие структуры, цепко оккупировавшие бывшие павильоны киностудии, выставили надежный заслон из военизированной охраны, не пропускавшей на территорию охраняемого объекта никого из посторонних. Пришлось долго доказывать бестолковым охранникам, куда и зачем они идут.