Ответственность

У наемников нет понятия "долг". Нас не мучают угрызения совести. А весь наш кодекс чести сводится к одному слову - ответственность. За что мы несем ответственность? Среднестатистический наемник отвечает лишь за одно: за выполнение приказа. Еще - в собственных интересах - за неразглашение данных о себе. Командир несет ответственность за многое. Во-первых, за жизнь и безопасность своего отряда. Во-вторых, за выполнение задания. Ну, и в-третьих, самое тяжелое: командир несет ответственность за сокрытие информации. И тут все строго, увольнением не отделаешься. В лучшем случае - казнь. Что в худшем, не знаю.

И как объяснить такие простые истины, не раскрывая себя?

Мне такой способ не известен. А сидящую напротив девушку не устраивает простой ответ.

– Алекс, мы с тобой знакомы два года, и я о тебе почти ничего не знаю!

– По-моему, я не давал повода считать, что между нами возможны какие-либо серьезные отношения. Мы просто иногда спим вместе, все.

– Я знаю и не претендую на роль твоей жены. Но и ты меня пойми. Я же не слепая и вижу, что ты ко мне что-то испытываешь.

Она права. Наемники не заводят отношения и не создают семьи. Но никто не застрахован от возможности влюбиться. Даже такая сволочь, как я. Не могу сказать, что люблю Марину, но точно могу утверждать, что испытываю к ней глубокую симпатию. Она красива и при этом не дура. Да и в постели хороша. А еще, до этого момента, ее вполне устраивали наши отношения - если, конечно, то, что я периодически занимаюсь с ней сексом, можно назвать отношениями. Ах, да! Бывает, после проведенного вместе времени мы перекусываем в каком-нибуть кафе. Но это при всем желании не получится назвать свиданием. Так, посидели за одним столом, пожевали что-нибудь молча и разбежались. И вот сегодня Марину потянуло на разговоры.

– Марин, вот тебе это зачем?
– поинтересовался я.

– Что именно?
– уточнила девушка.

– Знать обо мне что-то. Я уверен, услышанное тебя не обрадует. Давай лучше просто разбежимся в разные стороны и больше не будем сталкиваться.

По-моему, я предложил весьма подходящий вариант. Да, мне будет жаль, возможно. Но судя по заинтересованному блеску в глазах девушки, ее такой вариант не устраивает.

– Если я расскажу о себе, мне придется тебя убить, - сказал я.

– Ну и шуточки у тебя, Алекс!
– усмехнулась Марина.

– Я не шучу, - совершено серьезно подтвердил я.

Девушка, сидящая напротив меня, слегка побледнела и задумалась. Но я хорошо разбираюсь в людях и прекрасно вижу,что интерес не угас. Это плохо.

– Ты не воспринимаешь мои слова всерьез - имеешь право. Удовлетворю твое любопытство. Я наемник, капитан отряда по прозвищу Смерть.
– Марина побледнела сильней и, кажется, поняла, в какой ситуации оказалась. А я, тем временем, добавил.
– Теперь можешь спрашивать все что угодно.

Но судя по всему, ей нужно время для осмысления информации. Пусть осмысливает. Я никуда не спешу. Когда в последний раз говорил кому-то, что я наемник? Кажется, в моей жизни был всего один такой случай. Тогда я не командовал отрядом и не нес ответственность за чьи-то жизни. Мне никто не доверял секретной информации. Да и была б моя воля - промолчал. Но нимерцы умеют развязывать язык. Это я прочувствовал на собственной шкуре.

Нимерцы - это не люди, они не разжигают ненужных воин, не борются за власть всеми возможными средствами. Зато у них в ходу другие методы. Тогда у нас было задание убить нимерского советника. Для них советник то же, что для нас - президент, с одной поправкой. Если советник смог воспитать достойного наследника, он имеет право передать ему свое

место. Если же нимерцы посчитают, что наследник недостаточно хорош, на место советника выберут кого-то другого. Мы выполнили задание, впрочем, как и всегда. Но я попал в лапы нимерцев. Мне говорили, что лучше смерть, чем нимерский плен, и я узнал почему.

Для того, чтобы выведать, кто я такой, мне каленым железным штырем протыкали ладони, ступни и ключицы, а потом заливали в раны расплавленный свинец. Жизненно важные органы не задеты, кровопотери от таких травм не будет, зато боль развяжет язык любому. Я рассказал о себе все, но нимерцев интересовало не только это. Когда я не назвал имена заказчиков, они применили иные способы. Да, раскаленный свинец - это больно, но когда с твоей спины маленькими полосками достаточно продолжительное время срезают куски кожи, а затем, во избежание большой кровопотери, прижигают раны... Как по мне - это в сотни раз хуже. Нет, я, конечно, получал ранения, переломы и другого рода травмы на заданиях и умел терпеть боль. И мне доводилось слышать о тех, которые даже под пытками молчали. Или их плохо пытали, или они герои. Только я не герой. Если бы знал заказчика, сдал бы за возможность умереть. Но этого я не знал. Так же не знал, сколько дней провел в пыточной. На мне опробовали разные приемы, не помню, какие - просто через какой-то промежуток времени я перестал объективно воспринимать реальность. Была боль и на этом все. Единственное, что я продолжал осознавать: меня казнят. И не важно, где - здесь, на Нимерции или дома, на Земле. Как же я ждал этого момента! А потом наступило благоговенное забытье. Не знаю, оставили меня в покое или я попросту потерял сознание, это не имело значения.

Когда меня привели в чувство, поведали радостную весть: начальство, в обмен на мою жизнь, выдало нимерцам информацию о заказчиках. Радостной новость была до того момента, когда мне на прощанье молотом перемололи кости - рук до локтей и ног по колени - в мелкие осколки. Сделали это в назидание остальным, чтоб больше неповадно было.

Что было дальше и как я попал на Землю, не помню. Я вообще за последующий месяц своей жизни отчетливо помнил лишь один момент: меня вносили в квартиру Коновала, а он восклицал:

– Черт, Алекс! Если получится тебя откачать, то я смогу по праву считать себя лучшим врачом во всей вселенной!

Не знаю, насколько ужасно я выглядел в тот момент, но блестящие от слез глаза Анны, бледное с зеленым оттенком лицо Виктора и трясущиеся руки Эрика - он единственный вызвался помогать Коновалу - подсказывали, что очень хреново. Дальше Марк принялся обрабатывать раны, и снова все, что я мог воспринимать в окружающем мире - это боль. Коновал чередовал легкую анастезию и наркоз, но к тому моменту, когда он с ювелирной точностью собирал мои кости, кончилось и то, и другое. Впоследствии, от всего своего жестокого сердца, я приволок для марка запас пропофола, ксенона, хлороформа и еще какойто хрени с непроизносимым нозванием, в таких количествах, что любая клиника обзавидовалась бы. А тогда единственное, что изредка проскальзывало в моих мыслях: "Лучше бы меня казнили или, на худой конец, оставили нимерцам".

После того, как я пришел в себя, мне рассказали подробности обмена. До сих пор все считают, что начальство "выкупило" меня из плена, потому что очень ценит мою персону. А моему отряду, пока я был небоеспособен, дали задание убрать прежнего заказчика ради мести. Я в это смутно верил. И был прав. Не так давно узнал, как все было на самом деле. Информацию за мою жизнь обменяли потому, что нимерцы были готовы заплатить в два раза больше тех, кто заказал советника. И мести никакой не было. Это опять же условие нимерцев: никто не должен знать, что они прибегли к услугам наемников.