Ответы на вопросы православной молодёжи
Шрифт:
— Обыватель и мне неинтересен. Я считаю, что православие, чем дальше, тем больше становится религией меньшинства, того меньшинства, которое обладает даром протестантства. И чтобы быть православным в XXI веке даже в России, не говоря уже о Западе, надо обладать даром свободомыслия. Число людей, которые способны всерьез относится к своим принципам, которые способны искренне верить, которые способны разрешить своим убеждениям влиять на свою жизнь… их число не зависит от политического климата, эпохи и религиозной обстановки в стране. Это число достаточно стабильно и примерно равно 10–15 % населения страны.
— Вы сами не представляете, что вы сейчас сказали! В обществе, вне зависимости от политических и экономических факторов, вне зависимости от общественного строя всегда рождается 4–5 % гомосексуалистов, менее одного процента дебилов и олигофренов, какой-то
— Зато я понимаю, что сейчас сказали Вы! В том грядущем обществе, которое мы называем «царством антихриста» от христианской веры будут именно «лечить». Православие будет считаться опасной болезнью… А для меня это означает непростой вопрос: традиционно христианство исходило из того, что человек в любой ситуации сохраняет свою внутреннюю свободу, а потому и нравственную ответственность за свой выбор. Но в психотропном обществе человеческая душа может быть изнасилована и даже «вылечена» помимо всякого согласия на то самого человека. Так по каким критериям будет судить Бог христанина, на которого напали на улице, вкололи ему обезволивающие препараты, и потом так перекроили его сознание, что он с восторгом топчет Распятие?
— Гомосексуалистами тоже бывают люди самых разных возрастов, конституций и профессий… Но на самом деле это безвредный для окружающих мозговой сдвиг. А кто, кстати, больше тянется к церкви? По моим наблюдениям больше тяготеют к религии люди пожилые, женщины, малообразованные… А из интеллигенции — технари или гуманитарии?
— В основном гуманитарии, конечно.
— Я так и знал. Худшая часть населения…
— Нет, у гуманитариев просто воспитан вкус к сложности. А православие — оно как раз сложно и порой противоречиво.
— Еще и противоречивое? Да, на такую лажу технаря не заманишь… Вот вы — человек раскрученный. Мелькаете постоянно на экране, в прессе. Вас коллеги не ревнуют? Ведь всякие закрытые сообщества — военные, чиновники — не любят выскочек из своих рядов. А клир?
— Духовенство — очень необычное сообщество. Оно не может быть «закрытым», потому что в него приходят люди из из самых разных слоев общества и с очень разными судьбами. В Москве каждый десятый священник выпускник МГУ. Хотя бы поэтому в этой среде не может быть аллергии ко мне.
— У меня сложилось, увы, весьма негативное впечатление от посещения русского монастыря святого Пантелеймона на Афоне. Было чувство, что «совок» там сохранился в большей степени, чем в светских структурах России. Не могли бы вы рассказать о переменах в русской церкви?
— Дело в том, что церковь не реформируема сверху [159] . А на самом деле перемены огромные. И добрые и плохие. Но они происходят очень неслышно. Раньше говорили, что наши свяшенники оторваны от жизни, от народа. Может, так оно и было Но за последние 15 лет все резко изменилось. И часто без каких-либо постановлений со стороны церкви, а просто в силу реальности. Что такое обычный священник русской церкви сегодня? Это человек, которого послали на приход, обычно даже не дав закончить семинарию. А приход что значит? Ему дали руинку. Сам восстанавливай, ни копейки тебе не дадим. И прежде чем священник становится духовником, он становится менеджером. Он в самой гуше жизни. И получается, страшно даже сказать, такой новый русский священник.
159
Отсюда пошел фрагмент интервью журналу «Медведь» (1998 № 3(27)). По тематике и интонации оно было близко к огоньковскому интервью — поэтому здесь я их соединяю. К сожалению, расшифровка интервью «Медведю» не была показана мне до публикации — поэтому на полосе это место читалось «церковь мы реформируем сверху», что совершенно противоречит смыслу всего моего ответа.
— С мобильным?
— Совершенно неизбежно. Но Вы поймите, вот эта нынешняя всероссийская стройка — она без лишних слов совершенно перестраивает русский характер. Люди покупают новые квартиры, постоянно ремонтируют старые. И в итоге есть надежда, что наша традиционная расхлябанность [160] останется в прошлом. Люди ощущают вкус труда и вкус заботы о своем доме, о среде своего обитания.
— Но тем не менее когда же церковь избавится от этого налета «совка»? Когда я на простую человеческую просьбу перестану слышать: «Нет благословения»?
160
«А что за бедная и некрасивая жизнь в деревнях! Хоть бы в этой избе, что я заходил, — идти по навозу, в сенях — гнилушки вместо полу, изба — низкая, жара — невыносимая! А старик — умный и живописный, сноха его — баба хоть куда; и в голову им не придет улучшить жизнь! Лень и невежество!» (св. Николай Японский. Запись в дневнике 25.6.1880 // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая, архиепископа Японского по его своеручным записям. ч. 1. — Спб., 1996, с. 337). И это не мелочь: «Из того, что русские хуже всех народов выполняют мелкие обязанности, никак еще не следует, что они любят выполнять высший долг… Я спрашиваю себя каждый день: «Боже, патриот ли я? Презираю ли я или чту свою родину?». И боюсь сказать: мне кажется, что я ее люблю, как мать, и в то же время презираю как пьяную, бесхарактерную до низости дуру» (Леонтьев К. Избранные письма. Спб., 1993. сс. 505 и 205).
— Понимаете, церковная среда устроена иерархично. И особенно в монашестве, там идеи послушания и благословения очень важны.
— Не совсем понимаю отношения человека с церковью в монастыре. Должна ли церковь удовлетворить и обслуживать нас, как, скажем, духовный McDonalds?
— Задача церкви и монастыря не в том, чтобы удовлетворять «религиозные потребности», а в том, чтобы их пробуждать. Чтобы уйти в монастырь, нужна серьезная решимость. Современный мир страдает от собственной нерешительности и поэтому способен лишь со стороны любоваться людьми, умеющими принимать решения: экстремальщиками и экстремистами. А стать монахом — очевидный риск. И чем более жестко закрыты ворота монастыря, тем больше это оплеуха обществу.
— Уйти в монастырь — это выход из проблемы или побег от нее?
— В православной традиции это не уход от проблемы. Это сродни «иду на вы» Святослава. Человека, идущего в монастырь за убежищем, не примут. В монастырь нельзя идти отталкиваясь, должно быть притяжение.
— Что спасет Россию?
— Все зависит от того, от чего вы хотите спасаться.
— Смирение?
— По крайней мере я знаю, что церковь Россию не спасет. В истории страны были случаи, когда церковь спасала Россию в смутное время. А были ситуации, когда Россию спасали генералы — Кутузов — и экономисты — Столыпин. На сегодня церковь слишком больна. Если честно; то это доходяга, который вышел из зоны. Срок отмотал и дай Бог, чтобы не упал. На церковь нельзя возлагать глобальных задач.
— А выздоровеет?
— Хотелось бы. Но мне кажется что из того кризиса, в котором Россия сегодня, ее выведут люди не в рясах, а в погонах.
Полемичность православия
— Вы не отказываетесь, если Вас называют инквизитором и ретроградом. Вас можно считать сторонником консерватизма в обществе. Есть ли у вас ощущение, что идеи консерватизма восторжествовали? Есть ли ощущение победы?
— Я скорее горжусь тем, что в либеральной прессе меня считают ретроградом и мракобесом. Для меня это — как церковный орден. А работу инквизитора я считаю весьма достойной. При одном условии — чтобы за спиной у инквизитора не маячило государство. Слово инквизиция по латыни означает «исследование» (inquisitio). Задача инквизитора — проверить, соответствует ли то, что рассказывается о христианской вере и от ее имени действительному христианству. Когда рядом нет государственного суда, готового при обнаружении этой разницы арестовать и казнить еретика, то в деятельности инквизитора нет ничего опасного или недостойного.
Это всего лишь призыв к ясности, честности и отчетливости. Одно дело, когда человек говорит не от имени Церкви и высказывает свои суждения о ней, в том числе критические. Его суждения могут не соответствовать исторической действительности. Но он же говорит от себя — значит, имеет право. Если ты не христианин — это твое дело. Но не надо свой собственный творческий продукт выдавать за «учение Христа».
«Инквизитор» — тот, кто не мешает обманывать людей; он мешает принять принять за церковный голос или церковную веру то, что на самом деле не явлляется ни тем, ни другим. Своего рода «защита прав потребителя».