Отзывчивое сердце (Любовь во спасение)

Картленд Барбара

– Сделать он мне ничего не может, – заметила Клеона, – а его гнева я не боюсь. Ужаснее всего другое: мои родители расстроятся и будут переживать из-за того, что я им солгала. Это перенести будет гораздо труднее.

– Давай прекратим этот разговор, – попросила Леони, – а то ты и вправду передумаешь и откажешься. Смотри, Клеона, я выбрала для тебя вот это бальное платье из чудесного голубого шелка. Я надевала его только один раз. Откровенно говоря, оно мне не идет, хоть и стоило довольно дорого.

Клеона равнодушно смотрела на наряды. Она подозревала,

что бледные пастельные тона, которые гармонировали с молочной белизной кожи Леони, ей не очень подойдут. Но она признавала свою неопытность в этих вопросах и была только рада, что не придется ехать в Лондон в поношенных платьях, которые деревенская портниха перешивала вновь и вновь. С каждой переделкой они все больше теряли цвет, и Клеона наконец начала понимать, что выглядит немногим лучше цыганок из табора, расположившегося неподалеку.

– Возьмешь мою старую амазонку, – говорила Леони, – новую я возьму сама. Слава Богу, размер ноги у нас одинаковый. Нет, если говорить честно, надо признать, что у тебя нога чуть поменьше.

– Рука тоже, – заметила Клеона. – Но я не могу позволить себе купить новые перчатки. Придется как-нибудь вытянуть пальцы и надеяться, что никто не заметит.

Было уже очень поздно, когда Эллен наконец заявила, что закончила, и на сундуках затянули ремни. Девушки отправились спать, но ни одна из них не сомкнула глаз. Утром первой встала Клеона. Она поднялась, когда еще только брезжил рассвет, и внезапно ее охватило желание проехаться верхом по парку. Но она знала, сколько еще нужно сделать, прежде чем в половине девятого подъедет карета. Во-первых, следовало уложить волосы и облачиться в платье Леони – это было куда сложнее, чем надеть какое-нибудь из своих собственных. Нужно было не забыть перчатки, сумочку и веер и, наконец, смазать свой носик огуречным лосьоном; даже более того, припудрить его фиалковой пудрой, которой Леони пользовалась лишь в особых случаях.

– Какая ты элегантная! – воскликнула Леони, когда Клеона была готова.

Сама Клеона была не столь благоприятного мнения о своем облике. Бледно-желтый цвет дорожного платья и плаща придавал загорелой коже неприятный болезненный вид; в соломенной шляпке, украшенной зелеными перьями, ей было неудобно оттого, что шелковые ленты врезались под подбородок. Но она не собиралась жаловаться подруге. Та, полуодетая, возбужденно носилась по спальне, требуя переделать прическу, и, чуть ли не плача, пыталась сообразить, не забыто ли что-нибудь важное.

Потом тонкий, почти истеричный голосок внезапно умолк. Когда Эллен объявила, что по подъездной аллее едет карета, вниз по лестнице спустилась очень бледная, очень тихая Леони.

В первое мгновение Клеона решила, что ее подруга передумала. Однако когда они ступили в холл, Леони заметила на столике адресованное ей письмо. Девушка взяла письмо, щеки ее порозовели.

– От Патрика, – прошептала она. – Должно быть, он приспал его сегодня утром с грумом.

Леони вскрыла письмо, прочитала три слова, размашисто написанные на пергаментной бумаге, и слегка вскрикнула от счастья. Я люблю

тебя. Слова эти казались ей написанными огненными буквами.

Бросив на Леони один лишь взгляд, Клеона заметила, что из съежившейся испуганной девочки та внезапно преобразилась в ликующую женщину, идущую навстречу любимому. Леони прижала записку к груди, не оглядываясь вышла из дома и по ступеням спустилась к ожидающей карете.

Клеона вышла следом за ней и ахнула от восторга.

– Эскорт! – громко воскликнула она, не обращаясь ни кому в отдельности. На фоне серого утреннего неба двое верховых в бордовой с золотом ливрее, с фуражками на голове, на великолепных конях представляли величественное зрелище.

В легкую дорожную карету была впряжена четверка лошадей; кучер в толстом плаще и высокой касторовой шляпе с огромной кокардой держал в руках кнут с серебряной рукояткой. Слышно было, как нетерпеливо переступают лошади. К девушкам присоединилась Эллен, дверца закрылась, и карета тронулась.

– Мы едем! – зачем-то вдруг объявила Клеона.

– По мне, так лучше бы побыстрее, – ворчливо заметила Эллен. – Чем быстрей мы отъедем от Холла, мисс, тем легче станет у меня на душе. Мне все кажется, что вот-вот появится хозяин; в хороший мы тогда попадем переплет!

– Папа сказал, что уедет недели на три, – успокаивающе пробормотала Леони, но мысли ее явно были где-то далеко.

– Хозяин может сказать одно, а поступить по-другому, – загадочно высказалась Эллен. – Все эти годы, что я живу в Холле, он меняет свои решения с частотой флюгера.

– Ну, теперь и сторожка привратника осталась позади, – вмешалась Клеона.

Она наклонилась вперед, и внезапно перед ней промелькнула фигура привратника и его четырех детей, они стояли с раскрытыми ртами и смотрели на разукрашенную карету и великолепных сопровождающих.

– Эллен, ты заметила, какие замечательные лошади? – спросила она не потому, что ожидала услышать от Элен восторженный отзыв; просто ей нужно было как-то выразить свое восхищение.

Эллен не ответила. Леони снова и снова перечитывала записку Патрика.

Клеона смотрела на места, которые они проезжали. Никогда прежде она не ездила подобным образом. Плавный ход и быстрота движения кареты привели ее в полнейший восторг.

«Обязательно взгляну на лошадей поближе», – пообещала себе Клеона. Но такая возможность появилась у нее лишь после того, как Леони и Эллен оставили ее одну на постоялом дворе близ Йорка, куда карета прибыла около часу дня.

– Не забудь, что ты – мисс Мандевилл, – напомнила ей Леони, когда путешественницы спускались на землю, чтобы зайти в помещение.

– Постарайтесь долго не задерживаться, – сказала Клеона кучеру, как она надеялась, решительным тоном. – Перед самым отъездом из Холла моя компаньонка, мисс Говард, получила известие о болезни родственника. За ней пришлют экипаж, так что она останется ждать его на постоялом дворе. Поскольку она чувствует себя не настолько хорошо, чтобы путешествовать в одиночку, я решила оставить с ней мою горничную.