Ой, мамочки
Шрифт:
Слава богу, среди нас присутствовал шериф Догерти, который бросился на защиту морали и нравственности Грязного Ручья. Выхватив из кобуры револьвер, он проревел: "Ни с места!" В ответ донеслось нестройное многоголосье: "Да заткнись ты, Том!" На Теолу Фейт все это не оказало практически никакого воздействия. Она неторопливо спускала с плечика рукав своего блестящего платья. Однако узнать, как далеко Теола могла бы зайти в эпатировании простого народа Грязного Ручья, нам, увы, было не суждено. Дебаты по этому вопросу, вероятно, будут продолжаться и в следующем веке.
Входная дверь резко
– Адское пламя и проклятье на ваши головы! Поистине нечестивы уловки женщин! Змей-искуситель пригрел ее на своей груди, а сатана приложил палец к ее челу. И в этой обители зеленого змия она привечает пьяниц и искателей удовольствий!
Глаза оратора, казалось, вот-вот прожгут дыры в ковре. С бочкообразной головы свешивались желтоватые патлы, в руке он держал книгу в черной обложке – под цвет своей одежды. И я его узнала. Это был тот самый фанатик, с которым я столкнулась на бензозаправке, – преподобный Енох, член ордена Диетеологов. И в руке его была вовсе не Библия, а "Книга Спасения Через Голодание".
– И да настигнет возмездие эту грешницу, и да будет она повергнута на колени, и звуки ее рыданий…
Спрятав оружие обратно в кобуру, шериф Догерти раздумчиво почесал в затылке. Джимми сунула в рот сигару, а Теола Фейт вальяжно подбоченилась, небрежно прикрыв веером расстегнутый бок своего платья; улыбка ее ничуть не померкла.
– Это ты мне, голубок?
И без того разъяренное лицо Еноха потемнело, приблизившись по цвету к адскому пламени. Однако не успел преподобный диетеолог сделать и двух шагов вперед, как на нас обрушилось новое потрясение. Некая особа в бежевом плащике протиснулась сквозь толпу к музыкальному автомату. Ба, да это ж Лаверна, супружница Еноха! Рыжая шевелюра и полинявшее лицо! Не сводя глаз с Теолы Фейт, она судорожно дернула пояс своего плаща и взвизгнула:
– Да лучше компания отпетых грешников, чем жизнь с тобой, Енох! Не желаю я больше ходить за тобой хвостом, как собака! Не стану больше притворяться, будто не замечаю презрительных взглядов людей, когда ты начинаешь нести свой бред насчет небесных кар и прелести искупительных мук голодания!
Теола Фейт обвила Лаверну своими шелковистыми руками. Его диетеологическое преподобие рухнул на колени и, заламывая руки, принялся благодарить Господа за то, что тот привел его в это логово греха, где можно принять муки ради спасения душ человеческих.
– Где твоя обещанная надежда? Где любовь? – вопила его женушка-отступница, подпрыгивая рядом с Теолой Фейт. – Господь не назначал тебя своим заместителем! Зря я оставила ту записку, где сообщила, что иду сюда, чтобы напиться. – Она расстегивала плащ. – Лучше б я написала, что сбрасываю кандалы и собираюсь раздеться догола перед всем честным народом!
– У-у-у! – радостно взвыла толпа.
Лаверна отшвырнула плащ к стойке – и шериф ловко поймал его. Вернув на место ворот своего платья и застегнув молнию, Теола Фейт с интересом наблюдала за состязанием. Все прочие будто замерли в ступоре. За моим столом никто не шевельнул ни единым мускулом.
– У меня нет дочери, которая написала бы бестселлер о том, как часто я меняю нижнее белье, – Лаверна уже расстегнула половину пуговиц на своей блузке, – но, сдается мне, если я хорошенько им тут потрясу, то вполне могу попасть в газеты. Кто знает – может, даже в те, которые читают люди с запотевшими мозгами! – Блузка полетела в толпу.
Кликушества преподобного Еноха достигли своего пика. Теола Фейт, казалось, пытается прикрыть Лаверну своим веером. Ревность взыграла? Наконец шериф Догерти взял дело в свои руки.
Решительным шагом он двинулся к Лаверне, которая ожесточенно освобождалась от лифчика, и положил руку ей на плечо.
– Почему бы вам не присесть на чуток, миссис Гиббонс? Может, подниметесь с Джимми наверх и обо всем потолкуете?
Толпа обезумела. Теола Фейт вместе с несчастной Лаверной скрылись из виду.
Тут я опустила взгляд на стол и с изумлением обнаружила, что разделалась с гамбургером, картошкой-фри и ополовинила бокал с кокой.
– Какая трагедия! – вздохнула Соланж.
Эрнестина поежилась:
– До чего же жуткий тип!
– Он связан с Диетеологами, – внесла и я посильный вклад. – Это организация, которая выступает против еды.
Хендерсон вцепился в подлокотники кресла.
– А вот и ошибаетесь, Элли! – самодовольно возразила Эрнестина. – Они выступают не против питания как такового. Бинго написал об этом статью, "Опасность Диетеологии", для журнала "Кушать подано". А выступают они против еды ради удовольствия. Иными словами, можете есть сколько хотите, но только то, что вам не по вкусу.
– Старая как мир диета, – обронила я.
– Моей Лоис ни за что не следовало в этом участвовать!
– Мсье Браун, вы просто заноза в заднице! Вы ничуть не лучше этого человека – повсюду вам зло мерещится! – Соланж собрала свои сумки. – Pardonez moi! Хочу посетить toilette.
Мы с Эрнестиной немедленно вскочили, чтобы составить ей компанию.
– Ох уж эти женщины! – Хендерсон скривился. – Если мужчина говорит, что хочет пойти в уборную, его спутники ни за что не станут вскакивать и орать: "Я с тобой!"
Неужто бедняга заподозрил нас в намерении провести в сортире вечеринку для избранных? Стоило Эрнестине скрыться за дверью одной из кабинок, как Соланж подскочила ко мне. Ткнув большим пальцем в сторону ног Эрнестины, графиня прошипела:
– Я ее видела!
– Где? – проартикулировала я в ответ.
– Как она выходила из вашей комнаты сегодня утром, когда вы завтракали.
Для подробностей не хватило времени. Эрнестина вышла из кабинки, на ходу одергивая юбку; ее лягушачьи бусы сбились набок. Как я могу подозревать эту женщину в злом умысле? Не иначе как у Соланж от ревности мозги съехали набекрень. И потом, кто я такая, чтобы осуждать кого-то за то, что он сует нос в чужие дела, – особенно после моих манипуляций с аптечным шкафчиком? Когда мы вернулись, Хендерсон ждал нас, будто мы, женщины, дети неразумные, которых нельзя оставить без присмотра. Джимми, снова возвышавшаяся за стойкой бара, скормила нам паучью улыбку. Мы вышли и… буквально налетели на Мэри Фейт. Ее лицо было в тон серому арестантскому платьицу, а короткая стрижка катастрофически дисгармонировала с очками-стрекозами.