Ой, зибралыся орлы...
Шрифт:
— Ура! — подхватил поручик, устремляясь за Получубом.
Тот был уже на середине лестницы. В одних шароварах, с перекошенным от ярости лицом, с воинственно задранными кверху усами, с болтающимся за ухом из стороны в сторону оселедцом. За поясом — пистолеты и кинжал, в зубах — верная сабля-карабеля. Длинная, с искривленным утолщенным концом, она была правнучкой знаменитого скифского и персидского меча-акинака. Ее центр тяжести был смещен к утолщенному концу клинка, и удар, нанесенный умелой рукой, был страшен: при рубке «с потягом» карабеля разваливала врага до пояса.
На предпоследней ступеньке лестницы Получуб остановился, присел. Борт галеры был
С силой оттолкнувшись от лестницы, сотник прыгнул вдоль галеры, на лету ухватился за борт. Завис над водой и стал быстро перебирать руками, удаляясь от лестницы. На миг замер, перевел дыхание и с кошачьей ловкостью вскарабкался на борт. Рванул из-за пояса пистолеты, крутанул головой по сторонам. Конец абордажной лестницы был в десятке шагов от него, и там виднелась большая группа турок. Зато на палубе против сотника находилось всего трое янычар: двое с обнаженными ятаганами, один — с мушкетом. Увидев Получуба, турки стремглав бросились к нему, но было поздно. Грянули казачьи пистолеты, янычар с мушкетом повалился на палубу, а сотник, спрыгнув с борта, уже держал в руках пистолеты из кобуры. Два выстрела по туркам с ятаганами — и в левой руке Получуба сверкнул кинжал, в правой — карабеля.
— Слава! — И сотник метнулся к лестнице.
Как ни торопился поручик, успеть сразу за Получубом ему не удалось: несколько запорожцев опередили его. Оказавшись на абордажной лестнице, Гришин пожалел, что не снял ботфорты: подошвы скользили по гладкому дереву, и он каждое мгновение рисковал свалиться в воду. Два казака, первыми очутившиеся у борта галеры, выпалили по туркам на палубе из пистолетов и вскочили с саблями в руках на борт. Но громыхнул выстрел из фальконета, провизжала картечь, и они рухнули в море. А на борту тут же выросла тройка других казаков. Пистолетный залп из шести стволов в группу поджидавших их янычар, и они соскочили вниз — в левой руке выхваченный из кобуры заряженный пистолет, в правой — сабля. Два запорожца, поднятые на копья, через миг вновь показались над бортом, однако вместо них на палубу галеры спрыгнула следующая тройка казаков. Затрещали выстрелы, зазвенела сталь, откуда-то сбоку от лестницы донесся крик Получуба:
— Рубай!
Впереди Гришина на лестнице никого уже не было, лишь ритмично раскачивалась с волны на волну корма галеры. Значит, пришел его черед вступать в схватку. Поручик щелкнул курками пистолетов, единым махом взлетел на борт галеры. Перед ним разгорался бой. Запорожцы, хлынувшие на корму и палубу вражеского корабля одновременно с трех чаек, рубились с наседавшими на них янычарами. Перевес в людях пока был на стороне турок, но все гуще карабкались по веревкам и абордажным лестницам казаки, все больше появлялось их на галере, все ожесточеннее становился бой.
— Слава-а-а!
— Алла-а-а!
Поручик не успел сделать шага, как перед глазами сверкнула сталь ятагана. Отшатнувшись, Гришин выстрелил в турка из обоих пистолетов, однако вместо упавшего замертво врага перед ним появился новый. Поручик схватился за шпагу, рванул из ножен и понял, отчего запорожцы, идя на абордаж, брали сабли в зубы. Выхватить обнаженную саблю изо рта было куда проще и быстрей, нежели вытаскивать ее из ножен. К тому же, чтобы достать шпагу из ножен, нужно действовать двумя руками — одной держать ножны, другой тащить оружие за эфес, то есть на какой-то миг остаться безоружным. А изо рта сабля легко хваталась одной рукой, оставляя вторую свободной для пистолета или кинжала.
Гришин смог обнажить шпагу только наполовину, как янычар занес ятаган над его головой. Уклоняясь от удара, поручик отскочил назад. Его ноги, угодив в лужу крови, разъехались в стороны, и он упал. Неуправляемую галеру в очередной раз качнуло на волнах, и поручик покатился по корме. Вскочить на ноги ему удалось на самом ее краю, где она нависала над скамьями невольников-гребцов. Гришин непроизвольно глянул вниз.
Три чайки, соединенные с галерой веревками и абордажными лестницами в единое целое, были пусты — все запорожцы дрались па вражеском корабле. Бой кипел по всей галере: на носу и корме, у бортов и на гребной палубе. Однако криков сражавшихся людей, грохота стрельбы или лязга оружия слышно не было — все заглушал яростный человеческий рев. Гребцы-невольники, вскочив со скамей и пытаясь освободиться, натягивали и дергали цепи, потрясали над головами кулаками, рвались изо всех сил к янычарам, стремясь дотянуться до ближайших.
Перед боем турки, опасаясь бунта невольников, предусмотрительно сковали им и руки, однако это был напрасный труд — невольники готовы были рвать своих палачей зубами. И горе янычару, который, отступая от запорожца, попадал по неосторожности на гребной палубе в руки невольников: к нему бросались со всех сторон, валили с ног и смыкались над упавшим плотной толпой. Когда она рассыпалась, на палубе оставался лежать растерзанный, неузнаваемый труп. Именно туда, на гребную палубу, теснили янычар дравшиеся внизу галеры запорожцы.
Наибольшего ожесточения бой достиг на корме, где находились основные силы турок и где рубился Получуб со своими отборными удальцами. Корма была завалена убитыми, упавшие раненые не уползали из-под ног сражавшихся, а старались выпустить в неприятеля еще хоть одну пулю либо нанести ему последний удар саблей или ятаганом. Некоторые, вцепившись в горло такого же раненого врага, катались с ним в смертельных объятиях по корме до тех пор, пока при очередном наклоне галеры на борт оба не сваливались в море или на гребную палубу. Бой па корме шел на равных, победитель еще не определился. Как нужна была здесь сейчас каждая сабля!
Поручик быстро сбросил с ног ботфорты, сжал в руке обнаженную шпагу. Отыскал глазами среди сражавшихся Получуба.
— Ура-а-а! — И бросился к сотнику.
Вначале успех был достигнут внизу, на гребной палубе. Янычары, атакованные от бортов, были прижаты к скамьям с невольниками и, страшась быть разорванными на части, сдались запорожцам. Согнав пленников на нос галеры и, оставив для их охраны десяток легко раненных казаков, остальные ринулись к корме. Навстречу им грянул залп из фальконетов. Это капитан галеры, понимая, что сражение достигло критической точки, приказал ударить картечью по захваченной запорожцами части корабля. Турецкие пушкари не утруждали себя выбором целей — отныне вокруг кормы находились только враги: ненавистные гяуры-запорожцы, невольники-гребцы, которые после плена станут до гробовой доски злейшими недругами Порты, а также бывшие товарищи по оружию, не пожелавшие во славу Аллаха принять смерть в бою и, сдавшись в плен неверным, превратившиеся в презренных предателей.