Озеро
Шрифт:
Она взглянула на него один-единственный раз и потому не успела как следует разглядеть своего преследователя.
И теперь перед ее глазами всплыли во тьме лишь неясные очертания его лица, искаженного гримасой боли.
— Ты скверная женщина, — пробормотал Арита.
Мияко ничего не ответила. Слезы ручьями текли у нее из глаз.
— Коварная женщина… Столько мужчин увиваются… Тебе не страшно? Должно быть, злой демон поселился в тебе.
— Больно! — простонала Мияко, хватаясь за грудь.
Она вспомнила, как однажды ранней весной у нее набухли груди и больно было до них дотронуться.
— Какой вы нынче сердитый и недоброжелательный. Наверно, потому, что вас донимает невралгия, — сказала Мияко.
А мысли ее были заняты другим. Она думала о том, почему чистая, ласковая девушка превратилась с годами в злую, сварливую женщину.
— А что я дурного сказал? — возразил Арита. — Будто тебе и впрямь неприятно, когда за тобой увиваются мужчины.
— Никакого удовольствия это мне не доставляет.
— Но разве ты не говорила, что тебе это приятно? Наверно, из-за близости с таким стариком, как я, ты стала жестокой и мстительной.
— Почему жестокой? И за что мне мстить?
— За несчастливую жизнь, должно быть.
— Дело не в том, доставляет мне что-то удовольствие или нет… Все не так просто.
— Да, это так. Не просто мстить за неудачно сложившуюся жизнь.
— А вы мстите за вашу несложившуюся жизнь молодым женщинам вроде меня?
— Как сказать. — Старик замолчал, по-видимому подыскивая слова, потом продолжил: — Нет, с моей стороны это не месть. Но если ты настаиваешь на этом слове, то именно я являюсь объектом мести: мщу не я — мне мстят!
Мияко не особенно прислушивалась к тому, что говорил старик. Она думала о том, как, признавшись, что в сумке была крупная сумма денег, уговорить Ариту восполнить потерю. О том, чтобы он подарил ей двести тысяч, не могло быть и речи. Сколько же попросить у него? Конечно, эти деньги в свое время ей дал Арита, но они были положены в банк на ее имя, и она могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Да, пожалуй, лучше всего сказать ему, будто она взяла их, чтобы помочь младшему брату Кэйсукэ попасть в университет. Тогда старик не откажет…
Когда они с братом еще были детьми, люди говорили: «Кэйсукэ должен был родиться девочкой, а Мияко мальчиком». Но, с тех пор как Мияко попала в наложницы к старику Арите, характер ее изменился: она стала ленивой и нерешительной — наверно, потому, что ей не к чему было стремиться и она уже не ждала для себя от жизни ничего хорошего.
Однажды Мияко прочитала в одной из старинных книг поговорку: «Мужчину волнует красота любовницы, но не жены» — и глубоко опечалилась. Она давно уже перестала гордиться своей красотой. Правда, это чувство возрождалось в ней всякий раз, когда она замечала, что ее преследует мужчина. В то же время она понимала: он не просто увлечен ее красотой. Как утверждал Арита, от нее исходили некие дьявольские флюиды, которые заставляли мужчин идти за ней по пятам.
— Ты все время играешь с огнем. Позволять стольким мужчинам за собой увиваться — все равно что дразнить дьявола, — сказал старик Арита.
— Может быть, — покорно согласилась Мияко. — Я так думаю, что среди людей живет племя, подвластное этому страшному духу. И у него, наверно, есть свой отдельный, дьявольский мир.
— Ты говоришь так уверенно, будто там побывала. Честное слово — ты пугаешь меня! Поверь, даром тебе это не пройдет. Сдается, ты умрешь не своей смертью.
— Боюсь, такое может случиться с моим братом. Представьте себе, мой младший брат — застенчивый, как девушка, — недавно написал завещание.
— Зачем?..
— Все из-за мелочи, не стоящей внимания. Он решил наложить на себя руки всего лишь потому, что не смог попасть в университет, куда поступил его лучший друг Мидзуно. Тот из хорошей семьи и к тому же умен и сообразителен. Нынешней весной он пообещал моему брату помочь во время вступительных экзаменов и даже написал ему ответы на предполагаемые вопросы. Брат тоже неплохо учился в школе, но он страшный трусишка. Он настолько боится, что способен во время экзаменов потерять сознание. Так оно на самом деле и случилось. Наверно, он нервничал еще и потому, что заранее знал: у него нет надежды попасть в университет, если даже он успешно сдаст вступительные экзамены.
— Ты мне никогда не рассказывала об этом.
— Ах, что изменилось бы, если бы я рассказала? — воскликнула Мияко. — Мидзуно поступил сразу, а вот ради того, чтобы брата приняли в университет, матери пришлось основательно раскошелиться. Я все же решила отпраздновать поступление брата в университет и пригласила его, а также Мидзуно с подружкой на ужин в Уэно, а потом мы отправились в зоопарк полюбоваться цветущими вишнями при вечернем освещении…
— Ты говоришь, этот Мидзуно был с подружкой?
— Да, хотя ей всего пятнадцать… Кстати, в зоопарке ко мне опять-таки прицепился мужчина. Он гулял там с женой и детьми, но бросил их и пошел вслед за мною…
— Почему ты допускаешь такое? — рассердился Арита.
— Допускаю?! Разве в этом моя вина? Я просто шла и с завистью глядела на Мидзуно и его подружку. И так вдруг тоскливо стало на душе…
— Нет, именно ты виновата в том, что привлекаешь к себе мужчин. Тебе это доставляет удовольствие.
— Зачем вы так говорите? Уверяю вас, никакого удовольствия я от этого не испытываю. Накануне я потеряла сумку. Я страшно испугалась мужчины, который шел за мной следом, и ударила его сумкой, а может, кинула ему ее в лицо. Точно не помню — так он меня напугал! А в сумке было много денег. Я как раз возвращалась из банка, где сняла со счета крупную сумму. Мать заняла деньги у знакомых и вручила кому надо, иначе бы брата не приняли в университет. А я хотела отдать их матери, чтобы она возвратила долг.
— Сколько же там было?
— Сто тысяч. — Мияко почему-то назвала половину суммы и, затаив дыхание, ожидала, что на это ответит Арита.
— Н-да, деньги немалые. И этот человек украл их?
Мияко кивнула. Арита почувствовал, как в темноте ее тело содрогается от беззвучных рыданий.
Почему она назвала лишь половину суммы? Из чувства стыда или из опасения, что больше старик не даст? Арита ласково погладил ее. Теперь она знала: половина потерянной суммы будет возмещена, и слезы по-прежнему текли по ее щекам.