Ожидание шторма
Шрифт:
«Жди...» И далее, таким же методом: «Яхту тридцатого косого мыса два часа ночи сигнал круги красным огнем».
Мужчина взял книгу, письмо, конверт. Подошел к печке. Открыл заслонку. И бросил письмо и конверт в пламя. Затем он по два, по три листка вырывал из книги и тоже клал их в огонь, свертывая в трубочки...
После он разворошил пепел кочергой. И вышел из дому. Небо было облачным. Солнце не показывалось. Было прохладно.
На улице, в конце которой высилось, мутнея стеклянной крышей, здание рынка, женщины торговали последними георгинами. На углу, возле рыбного магазина, мужчина остановился. Среди десятка
Коллекционер приобретет
старинные медали и монеты,
а также литературу
по нумизматике.
С предложениями обращаться:
Главпочтамт,
до востребования,
Лазареву Юрию Михайловичу.
Таблетка акрихина была горькой на вкус и очень приятной, светло-желтой на цвет. Каиров поморщился, запивая таблетку водой, и выругался в душе: опять подобралась лихорадка, нашла ключик. И всему причиной два последних происшествия: ночное — с Розой Карловной и утреннее — с механиком судна «Сатурн».
В голове гудело. И его немного знобило. И пот, который выступал на лбу и под мышками, был очень холодным, как вода из-под крана.
Пришел Граф Бокалов:
— Здравствуйте, Мирзо Иванович.
— Здравствуй, Володя. Садись!
Граф подвинул стул поближе к столу.
— Ты не интересовался, Володя, почему в тебя стреляли?
Граф рассудительно ответил:
— Можно допустить один из двух вариантов: или меня с кем-то перепутали, или кому-то известно, что я на... — Он хотел сказать «на вас», но тут же поправился: — Что я у вас работаю.
— У нас много людей работает. Но без причины в наших сотрудников не стреляют.
— Разве я сотрудник?
— Внештатный... Но при желании и старании... Ладно, мы еще вернемся к этому разговору в более подходящий момент. А сейчас, Володя, к тебе еще один вопрос. Ты мне обо всем рассказываешь?
— Мирзо Иванович, как вы можете сомневаться?! Все, что представляет маломальский интерес, вам известно.
— А то, что не представляет маломальского интереса?
— Разве я имею право отнимать у вас время на всякую чепуху?
— Дорогой, если в человека стреляют, это не чепуха. Иди к Нелли, возьми у нее чистой бумаги. И опиши все, день за днем, до того вечера. Пиши, с кем встречался, о чем говорил, что делал. Факты, мне известные, можешь не описывать.
Как только Граф ушел, принесли заключение медицинской экспертизы. Оно подтвердило предположение Каирова: Роза Карловна умерла не своей смертью — ее задушили.
Оставалось последнее. Объявление.
— Нелли, разбудите Золотухина.
Золотухин вначале умылся. И лишь потом пошел к начальнику.
— Георгец раскололся? — спросил Золотухин.
— Нет.
— Вы его допрашивали?
— Нет. — Каиров говорил, как всегда, когда он был раздражен: «Нэт».
Но Золотухин никогда не отличался особым тактом и, казалось, не замечал плохого настроения начальника.
— Не успели?
— Как ты угадал? Не успел.
— Может, допросим?
— Этого нельзя сделать. Сегодня утром, за завтраком, Георгец принял яд.
Золотухин присвистнул от удивления.
— Не знаю, где уж он хранил цианистый калий. Не могли же его подбросить здесь, у нас! В моем учреждении! Но он принял яд с чаем, предварительно аппетитно позавтракав. Эта деталь настораживает.
— Нужно проверить отпечатки пальцев на посуде, — решительно предложил Золотухин.
Каиров махнул рукой:
— А... Чтобы подбросить яд в чай, не обязательно касаться кружки. Дошкольники такими делами не занимаются. Вот что, дорогой мой Золотухин, пиши объявление.
В те времена членский билет Общества Красного Креста и Красного Полумесяца являлся документом, вполне остаточным для того, чтобы, взглянув в него, вам выдали корреспонденцию «до востребования».
Два дня спустя, после того как объявление появилось на углу, возле рыбного магазина, что стоит возле колхозного рынка, Золотухин показал девушке с почты, сидящей за широким расколотым стеклом, членский билет Лазарева Юрия Михайловича и вежливо осведомился, не поступало ли что-нибудь на это имя.
Признаться, Золотухин был не в состоянии скрыть удивления, когда девушка приветливо положила перед ним пять писем. Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы понять — письма писали разные люди.
Однако вежливость — прежде всего. Золотухин ответил улыбкой на улыбку девушки с почты. И поспешил к Каирову.
Итак, писем было пять.
Распечатали первое:
«Мы, члены краеведческого кружка школы № 8, прочитав ваше объявление, решили установить с вами контакт, но не на предмет купли и продажи старинных монет и медалей. А для взаимного обмена медалями и монетами... С пионерским приветом...»
Второе:
«Товарищ Лазарев!
У нас на чердаке лежат какие-то книги, на которых изображены монеты и медали. Но книги эти не русские. А на каком языке, не знаю. Если они вам нужны, отдам их даром. Василенко, работаю токарем».
Третье письмо было своеобразным:
«Ответьте мне на один вопрос, гражданин Лазарев, почему случается так, что в то время, как вся страна и весь народ напрягают силы на создание тяжелой индустрии, находятся люди, которые не помогают стране и народу в гигантском строительстве, а зарываются в мещанской трухе и выискивают разные монеты и медали, отлитые при ненавистном царском режиме? Недорезанный буржуй вы, гражданин Лазарев».
Подписи, разумеется, нет. Обратного адреса тоже.
В четвертом письме некий товарищ Коблев, шофер автобазы райпотребсоюза, предлагал товарищу Лазареву черкесский кинжал в серебряных ножнах. Кинжал старинный... Но... Шофер Коблев честно признавался, что ни монет, ни медалей у него нет.
«В память о моем покойном муже я храню коллекцию монет, собранную им в первые годы нашей совместной жизни. Это большая коллекция. И я не очень разбираюсь в ней, но помню, что среди монет имеется даже луидор времен Людовика XIV, которым муж мой очень гордился. В свободное время можете навестить меня, во второй половине дня я всегда дома. Адрес: улица Мойка, 16, кв. 41. Седых Ольга Павловна».