Озорные стихи, Ахметова Татьяна Васильевна

Озорные стихи

1997 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Редактор-составитель: профессор Татьяна Васильевна Ахметова

ОЗОРНЫЕ СТРОКИ

РУССКИХ ПОЭТОВ

Александр Пушкин

ТЕНЬ БАРКОВА

Однажды зимним вечерком В бордели на Мещанской Сошлись с расстриженным попом Поэт, корнет уланский, Московский модный молодец. Подьячий из Сената Да третьей гильдии купец, Да пьяных два солдата. Всяк, пуншу осушив бокал, Лег с блядью молодою И на постели откатал Горячею елдою. Кто всех задорнее ебет? Чей хуй средь битвы рьяной Пизду кудрявую дерет Горя как столб багряный? О землемер и пизд и жоп, Блядун трудолюбивый, Хвала тебе, расстрига поп, Приапа жрец ретивый В четвертый раз ты плешь впустил, И снова щель раздвинут, В четвертый принял, вколотил И хуй повисший вынул! Повис! Вотще своей рукой Ему милашка дрочит И плешь сжимает пятерней, И волосы клокочет. Вотще! Под бешеным попом Лежит она, тоскует И ездит по брюху верхом, И в ус его целует. Вотще! Елдак лишился сил, Как воин в тяжей брани, Он пал, главу свою склонил И плачет в нежной длани. Как иногда поэт Хвостов, Обиженный природой, Во тьме полуночных часов Корпит над хладной одой, Пред ним несчастное дитя — И вкривь, и вкось, и прямо Он слово звучное, кряхтя, Ломает в стих упрямо, — Так блядь трудилась над попом, Но не было успеха, Не становился хуй столбом, Как будто бы для смеха. Зарделись щеки, бледный лоб Стыдом воспламенился, Готов с постели прянуть поп. Но вдруг остановился. Он

видит — в ветхом сюртуке С спущенными штанами, С хуиной толстою в руке, С отвисшими мудами Явилась тень — идет к нему Дрожащими стопами, Сияя сквозь ночную тьму Огнистыми очами. Что сделалось с детиной тут?» Вещало привиденье. — «Лишился пылкости я муд, Елдак в изнеможеньи, Лихой предатель изменил, Не хочет хуй яриться». «Почто ж, ебена мать, забыл Ты мне в беде молиться?» — «Но кто ты?» — вскрикнул Ебаков, Вздрогнув от удивленья. «Твой друг, твой гений я — Барков!» Сказало привиденье. И страхом пораженный поп Не мог сказать ни слова, Свалился на пол будто сноп К портищам он Баркова, «Восстань, любезный Ебаков, Восстань, повелеваю, Всю ярость праведных хуев Тебе я возвращаю. Поди, еби милашку вновь!» О чудо! Хуй ядреный Встает, краснеет плешь, как кровь, Торчит как кол вонзенный. «Ты видишь, — продолжал Барков, Я вмиг тебя избавил, Но слушай: изо всех певцов Никто меня не славил; Никто! Так мать же их в пизду Хвалы мне их не нужны, Лишь от тебя услуги жду — Пиши в часы досужны! Возьми задорный мой гудок, Играй им как попало! Вот звонки струны, вот смычок, Ума в тебе не мало. Не пой лишь так, как пел Бобров, Ни Шелехова тоном. Шихматов, Палицын, Хвостов Прокляты Аполлоном. И что за нужда подражать Бессмысленным поэтам? Последуй ты, ебена мать, Моим благим советам, И будешь из певцов певец, Клянусь я в том елдою, — Ни чорт, ни девка, ни чернец Не вздремлют под тобою». — «Барков! доволен будешь мной!» Провозгласил детина, И вмиг исчез призрак ночной, И мягкая перина Под милой жопой красоты Не раз попом измялась, И блядь во блеске наготы Насилу с ним рассталась. Но вот яснеет свет дневной, И будто плешь Баркова, Явилось солнце за горой Средь неба голубого. И стал трудиться Ебаков: Ебет и припевает Гласит везде: «Велик Барков!» Попа сам Феб венчает; Пером владеет как елдой, Певцов он всех славнее; В трактирах, кабаках герой, На бирже всех сильнее. И стал ходить из края в край С гудком, смычком, мудами. И на Руси воззвал он рай Бумагой и пиздами. И там, где вывеской елдак Над низкой ветхой кровлей, И там, где с блядью спит монах, И в скопищах торговли, Везде затейливый пиит Поет свои куплеты. И всякий день в уме твердит Баркова все советы. И бабы, и хуястый пол Дрожа ему внимали, И только перед ним подол Девчонки подымали. И стал расстрига-богатырь Как в масле сыр кататься. Однажды в женский монастырь Как начало смеркаться, Приходит тайно Ебаков И звонкими струнами Воспел победу елдаков Над юными пиздами. У стариц нежный секелек Зардел и зашатался. Как вдруг ворота на замок И пленным поп остался. Вот в келью девы повели Поэта Ебакова. Кровать там мягкая в пыли Является дубова. И поп в постелю нагишом Ложиться поневоле. И вот игуменья с попом В обширном ебли поле. Отвйсли титьки до пупа, И щель идет вдоль брюха. Тиран для бедного попа, Проклятая старуха! Честную матерь откатал, Пришлец благочестивый И в думе страждущей сказал Он с робостью стыдливой — «Какую плату восприму?» «А вот, мой сын, какую: Послушай, скоро твоему Не будет силы хую! Тогда ты будешь каплуном, А мы прелюбодея Закинем в нужник вечерком Как жертву Асмодея». О ужас! бедный мой певец, Что станется с тобою? Уж близок дней твоих конец, Уж ножик над елдою! Напрасно еть усердно мнишь Девицу престарелу, Ты блядь усердьем не смягчишь, Под хуем поседелу. Кляни заебины отца И матерну прореху. Восплачьте, нежные сердца, Здесь дело не до смеху! Проходит день, за ним другой, Неделя протекает, А поп в обители святой Под стражей пребывает. О вид, угодный небесам? Игуменью честную Ебет по целым он часам В пизду ее кривую, Ебет… но пламенный елдак Слабеет боле, боле, Он вянет, как весенний злак, Скошенный в чистом поле. Увы, настал ужасный день. Уж утро пробудилось, И солнце в сумрачную тень Лучами водрузилось, Но хуй детинин не встает. Несчастный устрашился, Вотще муде свои трясет, Напрасно лишь трудился; Надулся хуй, растет, растет, Вздымается лениво… Он снова пал и не встает, Смутился горделиво. Ах, вот скрипя шатнулась дверь, Игуменья подходит, Гласит: «Еще пизду измерь» И взорами поводит, И в руки хуй… но он лежит, Лежит и не ярится, Она щекочет, но он спит, Дыбом не становится… «Добро», игуменья рекла И вмиг из глаз сокрылась. Душа в детине замерла, И кровь остановилась. Расстригу мучила печаль, И сердце сильно билось, Но время быстро мчится вдаль, И темно становилось. Уж ночь с ебливою луной На небо наступала, Уж блядь в постели пуховой С монахом засыпала. Купец уж лавку запирал, Поэты лишь не спали И, водкою налив бокал, Баллады сочиняли. И в келье тишина была. Вдруг стены покачнулись, Упали святцы со стола, Листы перевернулись, И ветер хладный пробежал Во тьме угрюмой ночи, Баркова призрак вдруг предстал Священнику пред очи. В зеленном ветхом сюртуке С спущенными штанами, С хуиной толстою в руке, С отвисшими мудами. — «Скажи, что дьявол повелел», — «Надейся, не страшися», — «Увы, что мне дано в удел? Что делать мне?» — «Дрочися!» И грешный стал муде трясти Тряс, тряс, и вдруг проворно Стал хуй все вверх и вверх расти, Торчит елдак задорно. И жарко плешь огнем горит, Муде клубятся сжаты, В могучих жилах кровь кипит, И пышет хуй мохнатый. Вдруг начал щелкать ключ в замке, Дверь громко отворилась, И с острым ножиком в руке Игуменья явилась. Являют гнев черты лица, Пылает взор собачий, Но вдруг на грозного певца, На хуй попа стоячий Она взглянула, пала в прах, Со страху обосралась, Трепещет бедная в слезах И с духом тут рассталась. — «Ты днесь свободен, Ебаков!» Сказала тень расстриге. Мой друг, успел найти Барков Развязку сей интриге — «Поди! Отверзты ворота, Тебе не помешают, И знай, что добрые дела Святые награждают. Усердно ты воспел меня, И вот за то награда» — Сказал, исчез — и здесь, друзья, Кончается баллада.

* * *

От всенощной вечер идя домой, Антипьевна с Марфушкою бранились; Антипьевна отменно горячилась. «Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой; Ты думаешь, что я уж позабыла Ту ночь, когда, забравшись в уголок, Тыс крестником Ванюшкою шалила? Постой, о всем узнает муженек!» — Тебе ль грозить! — Марфуша отвечает, — Ванюша — что? Ведь он еще дитя, А сват Трофим, который у тебя И день и ночь? Весь город это знает. Молчи ж, кума — и ты, как я, грешна, А всякого словами разобидишь; В чужой пизде соломинку ты видишь, А у себя не видишь и бревна.

* * *

Орлов с Истоминой в постеле В убогой наготе лежал. Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал. Не думав милого обидеть, Взяла Лаиса микроскоп И говорит: «Позволь увидеть, Чем ты меня, мой милый, еб».

* * *

А шутку не могу придумать я другую, Как только отослать Толстого к хую.

27 МАЯ 1819

Веселый вечер в жизни нашей Запомним, юные друзья; Шампанского в стеклянной чаше Шипела хладная струя. Мы пили — и Венера с нами Сидела, прея за столом. Когда ж вновь сядем вчетвером С блядьми, вином и чубуками?

* * *

Недавно тихим вечерком Пришел гулять я в рощу нашу И там у речки под дубком Увидел спящую Наташу. Вы знаете, мои друзья, К Наташе вдруг подкравшись, я Поцеловал два раза смело, Спокойно девица моя Во сне вздохнула, покраснела; Я дал и третий поцелуй, Она проснуться не желала, Тогда я ей засунул хуй — И тут уже затрепетала.

* * *

Накажи, святой угодник, Капитана Борозду, Разлюбил он, греховодник, Нашу матушку пизду.

РЕПУТАЦИЯ БЕРАНЖЕРА

Ты помнишь ли, как были мы в Париже, Где наш казак иль полковой наш поп Морочил вас, к винцу подсев поближе, И ваших жен похваливал да еб? Хоть это нам не составляет много, Не из иных мы прочих, так сказать; Но встарь мы вас наказывали строго, Ты помнишь ли, скажи, ебена мать?

* * *

Сводня грустно за столом Карты разлагает. Смотрят барышни кругом, Сводня им гадает: «Три десятки, туз червей И король бубновый — Спор, досада от речей И притом обновы… А по картам — ждать гостей Надобно сегодня». Вдруг стучатся у дверей: Барышни и сводня Встали, отодвинув стол, Все толкнули целку, Шепчут: «Катя, кто пришел? Посмотри хоть в щелку». Кто? Хороший человек… Сводня с ним знакома, Он с блядями целый век, Он у них как дома. Бляди в кухню руки мыть Кинулись прыжками, Обуваться, букли взбить, Прыскаться духами. Сводня гостя между тем Ласково встречает, Просит лечь его совсем. Он же вопрошает: «Что, как торг идет у вас? Выручки довольно?» Сводня за щеку взялась И вздохнула больно: «Хоть бывало худо мне, Но такого горя Не видала и во сне, Хоть бежать за море. Верите ль, с Петрова дня Ровно до субботы Все девицы у меня Были без работы. Четверых гостей, гляжу, Бог мне посылает. Я блядей им вывожу, Каждый выбирает. Проеблись они всю ночь, Кончили, и что же? Не платя пошли все прочь, Господи, мой боже!» Гость ей: «Право, мне вас жаль. Здравствуй, друг Анета, Что за шляпка! что за шаль, Подойди, Жанета. А, Луиза, — поцелуй, Выбрать, так обидишь; Так на всех и встанет хуй, Только вас увидишь.» «Что же, — сводня говорит, — Хочете ль Жанету? У нее пизда горит. Иль возьмете эту?» Бедной сводне гость в ответ' «Нет, не беспокойтесь, Мне охоты что-то нет, Девушки, не бойтесь». Он ушел — все стихло вдруг, Сводня приуныла, Дремлют девушки вокруг, Свечка вся оплыла. Сводня карты вновь берет, Молча вновь гадает, Но никто, никто нейдет — Сводня засыпает.

ЦАРЬ НИКИТА

И СОРОК ЕГО ДОЧЕРЕЙ

Царь Никита жил когда-то Праздно, весело, богато, Не творил добра, ни зла, И земля его цвела. Царь трудился понемногу, Кушал, пил, молился Богу И от разных матерей Прижил сорок дочерей. Сорок девушек прелестных, Сорок ангелов небесных, Милых сердцем и душой. Что за ножка —Боже мой, А головка, темный волос, Чудо — глазки, чудо — голос, Ум — с ума свести бы мог. Словом, с головы до ног Душу, сердце все пленяло; Одного недоставало. Да чего же одного? Так, безделки, ничего. Ничего иль очень мало, Все равно — недоставало. Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры, Слишком чопорной цензуры? Как быть?.. Помоги мне, Бог? У царевен между ног. Нет, уж это слишком ясно И для скромности опасно, — Так иначе как-нибудь: Я люблю в Венере грудь, Губки, ножку особливо, Но любовное огниво, Цель желанья моего… Что такое?.. Ничего?.. Ничего, иль очень мало… И того-то не бывало У царевен молодых, Шаловливых и живых. Их чудесное рожденье Привело в недоуменье Все придворные сердца. Грустно было для отца И для матерей печальных. А от бабок повивальных Как узнал о том народ — Всякий тут разинул рот, Ахал, охал, дивовался, И иной, хоть и смеялся, Да тихонько, чтобы в путь До Нерчинска не махнуть. Царь созвал своих придворных, Нянек, мамушек покорных — Им держал такой приказ: «Если кто-нибудь из вас Дочерей греху научит, Или мыслить их приучит. Или только намекнет, Что у них недостает, Иль двумысленное скажет, Или кукиш им покажет, — То — шутить я не привык — Бабам вырежу язык, А мужчинам нечто хуже, Что порой бывает туже.» Царь был строг, но справедлив, А приказ красноречив; Всяк со страхом поклонился, Остеречься всяк решился, Ухо всяк держал востро И хранил свое добро. Жены бедные боялись, Чтоб мужья не проболтались; Втайне думали мужья: «Провинись, жена моя?» Видно сердцем были гневны. Подросли мои царевны. Жаль их стало. Царь — в совет* Изложил там свой предмет: Так и так — довольно ясно, Тихо, шепотом, негласно, Осторожнее от слуг. Призадумались бояры, Как лечить такой недуг. Вот один советник старый Поклонился всем — и вдруг В лысый лоб рукою брякнул И царю он так вавакнул: «О, премудрый государь! Не взыщи мою ты дерзость, Если про плотскую мерзость Расскажу, что было встарь. Мне была знакома сводня (Где она и чем сегодня? Верно тем же, чем была). Баба ведьмою слыла, Всем недугам пособляла, Немощь членов исцеляла. Вот ее бы разыскать; Ведьма дело все поправит: А что надо — то и вставит». — «Так за ней сейчас послать! — Воскликает царь Никита, Брови сдвинувши сердито: — Тотчас ведьму отыскать! Если нас она обманет, Чего надо не достанет, Или с умыслом солжет, — Будь не царь я, а бездельник, Если в чистый понедельник Сжечь колдунью не велю: И тем небо умалю.» Вот секретно, осторожно, По курьерской подорожной И во все земли концы Были посланы гонцы. Они скачут всюду рыщут И царю колдунью ищут. Год проходит и другой — Нету вести ни какой… Наконец один ретивый Вдруг напал на след счастливый, Он заехал в темный лес (Видно вел его сам бес.) Видит он стоит избушка. Ведьма в ней живет, старушка. Как он был царев посол Так к ней прямо и вошел.. Поклонился ведьме смело, Изложил царево дело: Как царевны рождены И чего все лишены. Ведьма мигом все смекнула… В дверь гонца она толкнула. Так промолвив: «Уходи Поскорей и без оглядки, Не то — бойся лихорадки… Через три дня приходи За посылкой и ответом, Только помни — чуть с рассветом» После ведьма заперлась, Трое суток ворожила, Так что беса приманила. Чтоб отправить во дворец, Сам принес он ей ларец . Полный грешными вещами, Обожаемыми нами. Там их было всех сортов, Все отборные с кудрями… Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла, Их в салфетку завернула И на ключ в ларец замкнула, С ним отправила гонца, Дав на путь серебреца. Едет он. Заря зарделась… Отдых сделать захотелось, Захотелось закусить, Жажду водкой утолить. Он был малый аккуратный, Всем запасся в путь обратный. Вот коня он разнуздал И покойно кушать стал. Конь пасется. Он мечтает, Как его царь вознесет, Графом князем назовет. Что же ларчик заключает? Что царю в нем ведьма шлет? В щелку смотрит нет не видно — Заперт плотно как обидно! Любопытство страх берет И всего его тревожит Ухо они к замку приложит — Ничего не чует слух: Нюхает — знакомый дух… Тьфу ты пропасть? что за чудо? Посмотреть ей-ей не худо? И не вытерпел гонец.. Но лишь отпер он ларец, Птички — порх и улетели, И кругом на ветках сели, И хвостами завертели. Наш гонец давай их звать, Сухарями их прельщать. Крошки сыплет — все напрасно (Видно кормятся не тем): На сучках им петь прекрасно, А в ларце сидеть зачем? Вот тащится вдоль дороги, Вся согнувшаяся дугой, Баба старая с клюкой. Наш гонец ей бухнул в ноги: «Пропаду я с головой! Помоги будь мать родная? Посмотри беда какая. Не могу их изловить? Как же горю пособить?» Вверх старуха посмотрела, Плюнула и прошипела: «Поступил ты хоть и скверно, Но не печалься не тужи, Ты им только покажи — Сами все слетят наверно». «Ну, спасибо», — он сказал… И лишь только показал — Птички вмиг к нему слетели И квартирой овладели. Чтоб беды не знать другой, Он без дальних оговорок Тотчас их под ключ все сорок И отправился домой. Как княжны их получили Прямо в клетки посадили Царь на радости такой Задал сразу пир горой Семь дней сряду пировали Целый месяц отдыхали Царь совет весь наградил, Да и ведьму не забыл Из кунсткамеры в подарок Ей послал в спирту огарок (Тот который всех дивил), Две ехидны, два скелета Из того же кабинета… Награжден был и гонец Вот и сказочки конец. ____________________ Многие меня поносят И теперь пожалуй спросят Глупо так зачем шучу? Что за дело им? Хочу.

Михаил Лермонтов

ПЕТЕРГОФСКИЙ ПРАЗДНИК

Кипит веселый Петергоф, Толпа по улицам пестреет, Печальный лагерь юнкеров Приметно тихнет и пустеет Туман ложится по холмам, Окрестность сумраком одета — И вот к далеким небесам, Как долгохвостая комета, Летит сигнальная ракета. Волшебно озарился сад, Затейливо, разнообразно; Толпа валит вперед, назад, Толкается, зевает праздно. Узоры радужных огней, Дворец, жемчужные фонтаны Жандармы, белые султаны, Корсеты дам, гербы ливрей, Колеты кирасир мучные, Лядунки, ментики златые, Купчих парчовые платки, Кинжалы, сабли, алебарды, С гнилыми фруктами лотки, Старухи, франты, казаки, Глупцов чиновных бакенбарды Венгерки мелких штукарей, Толпы приезжих иноземцев, Татар, черкесов и армян, Французов тощих, толстых немцев И долговязых англичан — В одну картину все сливалось В аллеях тесных и густых И сверху ярко освещалось Огнями склянок расписных.. Гурьбу товарищей покинув, У моста…….. стоял И каску на глаза надвинув, Как юнкер истинный, мечтал О мягких ляжках, круглых жопках (Не опишу его мундир, Но лишь для ясности и в скобках Скажу, что был он кирасир). Стоит он пасмурный и пьяный, Устал бродить один везде, С досадой глядя на фонтаны, Стоит — и чешет он муде. «Ебена мать! два года в школе, А от роду — смешно сказать — Лет двадцать мне и даже боле; А не могу еще по воле Сидеть в палатке иль гулять! Нет, видишь, гонят, как скотину! Ступай-де в сад, да губ не дуй! На жопу натяни лосину, Сожми муде да стисни хуй! Да осторожен будь дорогой: Не опрокинь с говном лотка! Блядей не щупай, курв но трогай! Мать их распроеби! тоска!» Умолк, поникнув головою. Народ, шумя, толпится вкруг Вот кто-то легкою рукою Его плеча коснулся вдруг; За фалды дернул, тронул каску… Повеса вздрогнул, изумлен: Романа чудную завязку Уж предугадывает он И, слыша вновь прикосновенье, Он обернулся с быстротой, И ухватил… о восхищенье! За титьку женскую рукой. В плаще и в шляпе голубой, Маня улыбкой сладострастной, Пред ним хорошенькая блядь; Вдруг вырвалась, и ну бежать! Он вслед за ней, но труд напрасный! И по дорожкам, по мостам, Легко, как мотылек воздушный, Она кружится здесь и там; То, удаляясь равнодушно, Грозит насмешливым перстом, То дразнит дерзким языком. Вот углубилася в аллею; Все чаще, глубже; он за нею, Схватясь за кончик палаша, Кричит: «Постой, моя душа!» Куда! красавица не слышит, Она все далее бежит: Высоко грудь младая дышит, И шляпка на спине висит. Вдруг оглянулась, оступилась, В траве запуталась густой, И с обнаженною пиздой Стремглав на землю повалилась. А наш повеса тут как тут, Как с неба, хлоп на девку прямо! «Помилуйте! в вас тридцать пуд! Как этак обращаться с дамой! Пустите! что вы? ой!» — «Молчать! Смотрите, лихо как ебать!» Все было тихо. Куст зеленый Склонился мирно над четой. Лежит на бляди наш герой. Вцепился в титьку он зубами, «Да что вы, что вы?» — Ну скорей! «Ах боже мой, какой задорный! Пустите, мне домой пора! Кто вам сказал, что я такая?» — На лбу написано, что блядь! И закатился взор прекрасный, И к томной груди в этот миг Она прижала сладострастно Его угрюмый, красный лик. — Скажи мне, как тебя зовут? — «Маланьей». — Ну, прощай, Малаша. — «Куда ж?» — Да разве киснуть тут? Болтать не любит братья наша; Еще в лесу не ночевал Ни разу я. — «Да разве ж даром?» Повесу обдало как варом, Он молча муде почесал. — Стыдись! — потом он молвил важно: Уже ли я красой продажной Сию минуту обладал? Нет, я не верю! — «Как не веришь? Ах сукин сын! подлец, дурак!» — Ну, тише! Как спущу кулак, Так у меня подол обсерешь! Ты знай: я не балую дур: Когда ебу, то upor amour! Итак, тебе не заплачу я: Но если ты простая блядь, То знай: за честь должна считать Знакомство юнкерского хуя! — И, приосанясь, рыцарь наш, Насупив брови, покосился, Под мышку молча взял палаш, Дал ей пощечину — и скрылся. И ночью, в лагерь возвратясь, В палатке дымной, меж друзьями Он рек, с колен счишая грязь: «Блажен, кто не знаком с блядями! Блажен, кто под вечер в саду Красотку добрую находит, Дружится с ней, интригу сводит — И плюхой платит за пизду!»

Аполлон Григорьев

ПРОЩАНИЕ С ПЕТЕРБУРГОМ

Прощай, холодный и бесстрастный Великолепный град рабов, Казарм, борделей и дворцов, С твоею ночью, гнойно-ясной, С твоей холодностью ужасной К ударам палок и кнутов. С твоею подлой царской службой, С тврим тщеславьем мелочным, С твоей чиновнической жопой, Которой славны, например, И Калайдович, и Лакьер. С твоей претензией — с Европой Идти и в уровень стоять. Будь проклят ты, ебена мать!

1 2 3 4 5 6 7-46