P.S. моей ученице
Шрифт:
— Вы сможете полностью восстановить свою память за достаточно короткий срок, раз не удается с помощью лекарств, — уверил херр Шмиц. И почему-то он заставил довериться, в отличие от того же Костяна, которого хотелось послать куда подальше и обвинить во лжи. — Приходите после обеда, я выдам направление, — заключил он напоследок, перед тем, как я принес свои извинения и, пожав руку, проследовал в свою палату, размышляя о диалоге с доктором, с Костяном, вспоминая поведение родителей. Только вряд ли мне это помогло распутать огромный клубок из воспоминаний.
Наверное, если бы не разговор с лечащим врачом, то вряд ли я бы пришел сюда и стал просить помощи — привык, что все проблемы
Я не обвинял доктора в халатности, однако в какой-период все выглядело именно так. Халатно. Возможно, всему виной разговор с другом или же мысли, перепутанные с вернувшимися недавно воспоминаниями, просто ломали меня изнутри. Я не знал, где правда, а где ложь, где реальность, а где сон. Где настоящая девушка с темными волосами, а где вымысел. Существовала ли она в моей жизни вообще? Неизвестно. Наверное, это и подтолкнуло меня к сеансу с психотерапевтом, странно только, что он принял меня без очереди, хотя, скорее всего, здесь постарался херр Шмиц, не выдержав моего срыва. В будущем я буду ему очень благодарен, но сейчас меня переполняли отнюдь не эти эмоции.
— Меня зовут доктор Нейфельд, — представился мужчина и, найдя нужную бумажку на своем столе, продолжил. — Херр Шмиц сказал, что у вас есть проблемы с восстановлением памяти, — констатировал врач, внимательно вчитываясь в ту самую бумажку, которая, скорее всего и являлась направлением на посещение психотерапевта.
— Именно так, — подтвердил я в ожидании дальнейших действий. Я мечтал решить все как можно скорее. Раз и навсегда. Чтобы больше не мучиться в догадках. Чтобы узнать ответы на все возникшие вопросы.
— Расскажите мне, что вы вспомнили, — попросил доктор Нейфельд, усаживаясь уже не за рабочий стол, а в кресло напротив дивана. Он внимательно смотрел на меня, будто пытался выявить какие-то эмоции на лице. Мне это напомнило себя самого, когда я смотрел в глаза своим подчиненным, пытаясь обнаружить, в какой момент они начинали лгать и заниматься ерундой. Непривычно теперь быть подопытным кроликом и оказаться на месте тех несчастных. Однако так надо. Я готов вытерпеть всю нелюбовь к психотерапии, к психиатрии, к психологии и какой-то другой ерунде, начинающейся на «психо».
Так надо…
Я начал с самого начала — с пробуждения. Со своего странного сна, который преследовал долгое время, с родни, которая меня доконала, с самых первых воспоминаний, заостряя свое внимание лишь на важных для меня событий, то есть на той таинственной брюнетке и имени, не выходившем из моей головы. Виктория. Мужчина внимательно слушал меня, делал какие-то пометки в планшете, иногда перебивал и задавал встречные вопросы. Почему-то, направляясь сюда после физиотерапии, я думал, что мне станет ужасно неприятно выворачивать душу наизнанку. Но то не так. Я почувствовал себя гораздо легче, будто освободился от какой-то тяги прятать все ото всех. Ведь я не мог рассказать никому из родных о своих проблемах. А точнее не так — пытался поделиться и получить что-то в ответ, но в итоге отец постоянно занят работой, иногда давая мне почву для размышлений, мать порой увиливала от ответа на мои вопросы, Костян тоже умалчивал, а Анюта вряд ли могла что-то знать о моем прошлом, помимо наших детских забав.
— Знаете, моя жизнь была такой же, как и до потери памяти, однако последний год или два оказались другими, — заключил я после долгого рассказа. — Я вспомнил девушку, с которой меня связывало что-то большее, чем просто секс. Я не узнал ее имя, но четко запомнил внешность и некоторые воспоминания, связанные с ней, — закончил наконец-то я, наблюдая за задумчивым лицом врача, который быстро взял себя в руки и вновь начал задавать вопросы.
— Она навещала вас? — в лоб спросил херр Нейфельд. Почему-то этот вопрос мне показался странным. Наверное, потому что я спрашивал себя о том же. Чисто теоретически она могла навестить меня, пока я был в коме. Или совсем забыла обо мне?
— Нет, — честно ответил я, не увиливая и ни разу не солгав за всю нашу беседу. Почему? Потому что в этом нет никакого смысла.
— У вас есть какие-то памятные вещи? Фотографии, подарки, ее духи?
— Нет, — повторил я более отстраненно, а затем задумался. Почему-то у меня не возникало мысли об этом.
Помнится, доктор Шмиц множество раз говорил о музыке, которую я слушал раньше, о каких-то вещах, друзьях, но я не подумал, что все это можно отнести к той брюнетке. И почему? Почему мне раньше не прошло это в голову? Я бы мог попросить мать принести мне что-то из своей одежды или из каких-то сувениров, которые могли бы хоть как-то напомнить о любимой. Но принесли бы мне их? Вопрос оставался открытым.
— Давайте так. Мы встретимся с вами послезавтра. За это время я подумаю, как нам работать, — вынес вердикт врач. — Не волнуйтесь, мы вернем ваши воспоминания, тем более херр Шмиц назначил вам более действенные медикаменты, — заключил мужчина, встав со своего кресла. Я бы тоже хотел надеяться на чудо, вот только чудес не существует. Видимо, психотерапевт и мой лечащий врач считал иначе.
Поднимаясь в свою палату, я все раздумывал о сеансе с доктором Нейфельдом и о его словах. Все корил себя за несобранность и тупость. Действительно, почему я не подумал о памятных вещах раньше? Она могла делать мне подарки, да и я, скорее всего, задаривал девушку, не жалея средств. А если мать ничего не привезла сюда? Да, проблема усложняется. Вряд ли в моей квартире могли находиться ее духи или фотографии, ведь я никогда не распечатывал их, сохраняя все в облаке. Блядь! Точно! Фотки! Вряд ли бы я самостоятельно нашел здесь что-то напоминающее о ней и нашем романе, находясь в другой стране, а она даже не заявляла о себе, не приезжала ко мне, да и близкие мне ничего не рассказывали. Видимо, специально старались утаить от меня правду. Но зачем? Мы так болезненно расстались? Может, я из-за наших отношений и попал в эту чертову аварию, от которой до сих пор не могу излечиться? Этого я не знал. Но скоро узнаю. Психотерапевт обещал мне полное восстановление памяти. К этому и будем стремиться. Однако одна единственная мысль не покидала меня. Фотографии.
Этот маленький план я воплотил ближе к вечеру, когда ко мне пришла мама и опять принесла что-то поесть. Видимо, никак не может привыкнуть, что в частной клинике Германии готовят гораздо вкуснее, чем в России. Но сейчас, вместо возмущения, я ничего не сказал, лишь перешел к волнующему меня долгое время вопросу.
— Мам, где мой телефон? — поинтересовался я, замечая легкую напряженность в маминых глазах. Теперь нахождение моей техники тоже в строжайшей тайне? Не верю!
— Сынок, он разбился, — с легкой досадой ответила мать, а я лишь внимательно взглянул на нее, стараясь понять, говорила ли она правду, или же увиливала от ответа. И слегка успокоился. Она не врала. Наверное, во время аварии пострадал не только я, но и моя техника. Интересно, что стало с моей «Субару»? Стоп! Нельзя уходить от темы, тем более от такой деликатной.