Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри!
Шрифт:
Сашка открыл рот. Хотел сказать, спасибо, эта штука нам очень, очень-очень нужна. Но не успел. Грея щелчком пальца сковырнула крышку и одним глотком проглотила содержимое флакона. И даже зажмурилась от удовольствия. Парни заметили, что она еще чуть подросла, а плохо сшитое платье моментально развалилось. Разползлось прямо на величественной груди Богини и угрожающе затрещало на прочих выпуклых крутостях. Но Грея уже не обращала внимания на разные досадные мелочи.
— Ух, — сказала она. — Забытый вкус!
Повернулась к серым колдунам в рыболовной сети и язвительно спросила у них:
— Эй,
И запустила обе руки в телегу. Её черные волосы начали развеваться без всякого ветра, с их кончиков стали слетать маленькие синие искры, а сами волосы покрылись позолотой. Потом она негромко запела. Не открывая рта, без слов.
Просто внезапно зазвучала мелодия. Медленная, тягучая. Парни почувствовали, как по спинам, перебирая ледяными лапками, побежали не мураши, а целое стадо крупных человеко-муравьев. И не побежали, а понеслись, с дикими воплями, как гайдуки.
Колдунам (это чувствовалось) приходилось куда хуже. Кто-то визжал и выл, захлебываясь, по-собачьи. Кто-то хохотал, как безумный. А кто-то только и делал, что глухо рычал, словно от невыносимой боли. Куча колдунов неприятно шевелилась. Да, так, что телега ходила ходуном и вот-вот должна была рассыпаться на куски.
— Ну ни хрена же себе! — потрясенно воскликнул Андрон, выражая таким образом общее мнение.
Грея перестала петь, шумно выдохнула и обернулась к парням.
— Всё, — сказала она, — развяжите этих скотов! Теперь они колдовать больше никогда не смогут! А нечего было мой храм поджигать!
— Твари! — мстительно добавила Богиня.
Она задрала подбородок и пошла-поплыла по лагерю. Словно и ногами не шевелила, и земли не касалась. Со всех сторон суровые мужчины, не поднимая глаз шептали:
«Богиня! Грея! Богиня!».
Постепенно шёпотки превратились в полноценные громкие, восторженные крики.
«Кабаны», побросав кружки и тарелки, падали на колени и, раскрыв рты, любовались снизошедшим из Небесных Чертогов Божеством. Освобожденные из плена девчонки всей толпой бросились к Грее, как к витрине с распродажей брендовой косметики. Каждая хотела прикоснуться к ней или просто оказаться рядом.
К всеобщему проявлению восторга присоединились и черные гвардейцы. Они тянули к ней связанные руки и что-то лепетали. Как дети малые. Плакали от счастья, словно нечаянно встретились с родной мамой.
Сашке показалось, что на богине сейчас ярко-белая, с золотым шитьем туника, а не убогое платье. Как на картинках с древнегреческими жителями Олимпа. Он даже глаза протер, чтобы убедиться, что туника ему не привиделась. Но всё равно, он видел через раз — то платье, то тунику…
Громкий хор криков, восхвалений, восторженных воплей потихоньку обретал ритм и складывался в слова, которые вскоре разлетелись по всему лагерю и приобрели характер дружного скандирования.
— Славься, Богиня! Славься, Великая Грея! Ты пришла! И мир расцветает, приветствуя тебя! На празднике Любви! Всем хватит света и счастья! Всем, всем, всем!
Сашка заметил, вдруг, что шевелит губами и подпевает. Что его глаза наполняются сладкими слезами радости и восторга. Ему захотелось крикнуть громко, от
«Слава Богине!»
Но он сдержался. С большим трудом и муками.
— Слава Богине! — заорал во весь голос Андрон.
Сашка внимательно посмотрел на него. Андрон улыбался, счастливый, и плакал от радости. Впрочем, как и все остальные на полянке. Димка тоже улыбался, но при этом он еще и морщился. И всё время старался опустить голову пониже, чтобы не смотреть на то, как люди ползут на коленях к Богине, в чьих волосах светился и переливался явно различимый светлый нимб.
Сашка непослушными, вялыми руками потянул лютню с плеча. Прикоснулся к струнам. Любой ритм, любая мелодия. Только бы заглушить настойчиво звенящее в ушах «Славься, Богиня».
Он сам не знал, почему так поступает, но смотреть на пускающего слюни и сопли Андрона, на закусившего до крови губу Димку — ему было неприятно. За друзей почему-то было обидно. И больно.
Не струйки и не полосы, а словно целая синяя волна накатила, скручиваясь жгутом, ударила в лютню, обжигая пальцы жаром. И Сашка негромко, вполголоса, запел, невесть как всплывшую в памяти, смешную хулиганскую песенку.
Балалаечку свою Я со шкапа достаю, На Канатчиковой дачеТихо песенку спою,
А тихо песненку спою
А тихо песненку спою
А тихо пе-сен-ку спою. Вот выходит на бугорПсихопат, бандит и вор. У него патронов много, Он убьет меня в упор,
а Он убьет меня в упор
а Он убьет меня в упор
А он убьет ме-ня в у-пор. На соседнюю межуЯ гранату положу. Может, этою гранатойЯ бандита уложу,
а Я бандита уложу
а Я бандита уложу
А я бандита уложу. Кровь струится на висок, Шрам бежит наискосок. Молодая жизнь сочитсяТонкой струйкою в песок,
а Тонкой струйкою в песок
а Тонкой струйкою в песок
А тонкой струйкою в песок
После первых же аккордов немного отпустило. Грея превратилась в нормальную и очень сексуальную, видную из себя, девушку. Симпатичную, с горячим здоровым телом, но без нимба над головой. К счастью.
Теперь Сашка мог просто смотреть на неё. Как на плакат или на фотографию в мужском журнале. Мало он их видел, что ли? Да, миловидная девчонка, фигура ничего, десять из пяти. Смотришь на такую фемину и хочешь замутить с такой! Можно, конечно! Мечтать не вредно! Но на самом деле на такого Сашку, в рваных джинсах и с обшарпанной гитарой, такая дэвушка ни за что и никогда не посмотрит.
А еще Сашка понимал, что перед ним теперь не Грея, а Оля. Девчонка, безусловно, классная, фигуристая, но… немного не то, чуть-чуть пожиже. Нет, он чувствовал в ней и силу, и властность. Даже когда она была просто Ольгой, без всякой Греи.