Падение царского режима. Том 1
Шрифт:
Протопопов. – Я не могу сказать точно.
Председатель. – То, что мы рассматриваем, это есть часть общего вопроса, мы отвлеклись от общего вопроса, от вопроса о вашем отношении к Государственной Думе. Значит, в разъяснение того, что вы сказали, отношение ваше к Государственной Думе было спокойное.
Протопопов. – Спокойное.
Председатель. – Я поставил вам вопрос, что нас интересует политическая сторона, отношение министра внутренних дел к Государственной Думе, как к представительству народному. Вот, значит, будьте добры рассказать.
Протопопов. –
Председатель. – Что значит против Государственной Думы? В смысле ее уничтожения?
Протопопов. – В смысле уничтожения, конечно, для меня было немыслимо думать.
Председатель. – Не об уничтожении, а о роспуске?
Протопопов. – Для того, чтобы создать новую, об этом была речь, но я перед этим шагом задумывался иной раз.
Председатель. – Вопрос стоит так: страна требует существования Государственной Думы и ее работы, а представителями тогдашней верховной власти издавался указ о роспуске Государственной Думы. Этот указ контрассигнировался министром, не правда ли? Каково было ваше отношение?
Протопопов. – К роспуску?
Председатель. – Т.-е. к перерыву ее работы.
Протопопов. – Я не голосовал против перерыва.
Председатель. – А вы, значит, голосовали за перерыв?
Протопопов. – Т.-е. вы говорите о голосовании в Совете Министров?
Председатель. – Вы голосовали за перерыв в Совете Министров. Почему?
Протопопов. – Да. Потому что, когда этот вопрос стоял на очереди, я был поставлен в ужасное положение; как только Государственная Дума открывается, начинает страшно меня бранить, страшно бранить, у меня осадок личный сделался. Дело в том, как я сказал в самом начале, что Дорошевич сказал мне, что меня загонят в правый угол, я действительно себя видел в правом углу, но не душой, а в правом углу по всем своим поступкам. Каким образом это было, как это сделалось? Потому что я был всегда человеком середины и теперь остаюсь и остался человеком середины. Теперь о роспуске Государственной Думы. Почему я мог голосовать за перерыв? Потому что Государственная Дума страшно поднимала настроение в стране. Мне делалось страшно. Я видел, что мы не дотянем до конца войны, и произойдет то, что произошло. Мне казалось следующее: лекарства нет, и мы не можем его придумать, это факт. Во-первых, мне казалось следующее: оппозиция станет на свое место, все, работающие по вопросам государственным и общественным, все должны стать на свои места. Во-вторых, я отлично видел, что в сущности правительства нет. Я отлично понимал, что нельзя вести войну, не опираясь на общественные силы, без мобилизации всех сил страны. Я понимал это отлично, но та форма, которую, мне казалось, приняла общественность, посягнув и вступив в правительственную сферу, делает то, что надлежит делать правительству. Получилась уже такая вещь, что общественность захватила власть, и мне казалось это не вполне правильным. Хотелось мне, чтобы правительство было правительством, но я сам видел, что нет системы. Возьмем казенное строительство.
Председатель. – Это частный вопрос. В сущности вам казалось, что общественность того времени внедряется или входит в круг правительственных обязанностей? Какой вывод? Вы стали тогда против общественности.
Протопопов. – Нет, извините, я думал, что как можно быть против общественности. Быть против общественности, это значит сказать, что нельзя войну вести, ибо без общественности правительство физически не могло бы вести войны. Я не мог сказать – я против общественности – а кто же будет вести войну? Вот какая вещь получилась. Мне казалось тогда, что правительство должно делать то, что делали общественные учреждения…
Председатель. – Как вы считали, какой правильный образ действий по отношению к общественности? Вы говорите, что вам было ясно, что правительство должно делать то, что делает общественность; что же делать с общественностью, которая, по вашему мнению, входила в круг правительства?
Протопопов. – Работать самому правительству и тогда, когда правительство будет работать, общественность будет делать то, что от нее требуется. Я представлял это себе в смысле производства и распределения богатства. Мне казалось, что распределение богатства, в данном случае, это дело правительства, а производство…
Председатель. – Т.-е. распределение богатства вы считали…
Протопопов. – Производство богатства, это вопрос общественных учреждений, личной инициативы, распределение богатства, распределение денег это вопрос правительства.
Председатель. – Каких денег?
Протопопов. – Каких хотите денег. Возьмите всю продовольственную кампанию. Громадные суммы денег на это затрачены, а работает, очевидно, общественность, без этого нельзя. Кто, каким образом, по округам или губерниям, кто дает импульс, кто же дает направление в этом деле? Конечно, правительство. Вот как мне казалось, что в общественных учреждениях… Вот, например, военно-промышленные комитеты. Я глубоко был не согласен с их структурой, потому что всякая мобилизованная промышленность мелкая и крупная…
Председатель. – Как вы относились к военно-промышленным комитетам?
Протопопов. – Я к ним относился так, как вы это видели. Под моим председательствованием был съезд большой металлообрабатывающей промышленности, и мы великолепно жили, так как члены военно-промышленного комитета были членами и этого съезда. Но, конечно, я относился критически к тому способу ведения дела, находил его неправильным.
Родичев. – Как относились вы к участию рабочих в военно-промышленных комитетах?
Протопопов. – Я находил, что это вещь крайне опасная, ибо участие рабочих в таких кучках в 60-ти местах России могло бы быть опасным.
Родичев. – Вы знали, что там провокаторы сидели?…
Протопопов. – Сохрани господи, Федор Измайлович, что вы!
Родичев. – Там сидели провокаторы.
Протопопов. – Не может быть, Федор Измайлович. Вы меня убили, не может быть.
Председатель. – Так мы будем продолжать.
Родичев. – Таким образом вы признаете…
Протопопов. – Да нет, Федор Измайлович, какие агенты сидели, я не знал, я определенно говорю, – нет, я не знал.
Родичев. – Вы знаете это обстоятельство. Довольно, пойдем дальше.
Протопопов. – Я этого не знаю. Я говорю определенно нет; я десять раз даю вам честное слово, спрашивал, когда мне давали листки, нет ли тут провокации, мне смеялись и говорили, что нет провокации.