Падение Херсонеса
Шрифт:
Владимир [8] взял царицу и Анастаса, и попов Корсунских, взял и сосуды церковные, и иконы, двух медных идолов, и четырех медных коней, которые и ныне стоят за церковью святой Богородицы Десятинной и про которых невежды думают, что они мраморные. Корсунь же отдал грекам как вено [9] за царицу, а сам пришел в Киев. [10]
Когда Владимир пришел в Киев, он повелел опрокинуть кумиры — одни велел изрубить, а другие предать огню. Перуна же повелел привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву извозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить
8
Владимир, уходя из Херсонеса.
9
Вено — выкуп, который жених выплачивал родителям невесты.
10
В летописи это звучит так: «Володимер же поим царицю и Анастаса и попы корсунские с мощьми святого Климента и Фива, ученика его, поима и сосуды церковныя, и иконы на балгословение себе. Взя же 2 капища медяне и 4 кони медяны, иже и ныне стоять за святою Бородицею, их же не ведущи и мнять мороморяны суща».
Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные люди, так как не приняли еще они святого крещенья. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им:
— Если пристанет где к берегу, отпихивайте его, а когда пройдет пороги, тогда оставьте его.
Они же исполнили, что им было велено. И когда пустили Перуна и прошел пороги, выбросило его ветром на отмель, и от того прослыло то место Перуньей отмелью, как слывет и до сего дня. Затем послал Владимир всему городу сказать:
— Если не придет кто завтра на реку креститься — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом. [11]
Услышав это, с радостью пошли люди, радуясь и говоря:
— Если бы не было это хорошо, не принял бы этого князь и бояре.
И повелел Владимир рубить церкви и ставить по тем местам, где прежде стояли кумиры. И поставил церковь святого Василия на холме, где стоял кумир Перуна и другие и где творили им жертвы князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещенье по всем городам и селам. Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в ученье книжное. Матери же детей этих плакали по ним, как по мертвым.
11
В летописи это звучит так: «…противен мне будешь».
В лето 6497 (989). Задумал Владимир создать церковь пресвятой Богородицы и послал привести мастеров от Греков. И начал ее строить, и, когда кончил строить, украсил иконами, и поручил ее Анастасу Корсунянину, и поставил служить в ней корсунских попов, дав ей все, что взял перед этим в Корсуни: иконы, и сосуды, и кресты. И сказал так:
— Даю церкви этой святой Богородицы десятую часть от богатств моих и моих городов.
И дал десятую часть Анастасу Корсунянину.
Сказал при этом:
— А ще кто сего посудить, да будет проклят.
«В Новегороде люди, уведавшие, еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолом опровергнути. И егда прийходом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресечением и лагодными словы увесчевал их, обаче они слышати хотяху и вывесши 2 порока великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сусчие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребывахом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородсткий Угоняй, ездя всюду, вопил: „Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание“. Народ же оноя страны, разсвирипев, дом Добрыни разорища, имение разграбивша, жену и неких от сродник его избиша. Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовя лодиа, избрав от ростовцев 500 муж, носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед во град, никому не постегшу, вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышав сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе и повеле у брега некие домы зазесчи, чим паче устрашени бывше, бежаху огоеь тушити; и аьие преста сечь, тогда преднии мужи, пришедше к Добрыне, просиша мира.
Добрыня же собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, древянии сожгша, а каменнии, излмав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевше тое, с воплем великим слезами просяще за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же насмехаяся, им весча: „Что безумнии, сожалеет о тех, которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них чаять можете“. И посла всюду, объяляя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хотясчих креститися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повелехом всем кресченым кресты деревянни, обо медяны и каперовы (сие видится греческое оловянны испорчено) на выю возлагати, а иже тогоне имуть, не верити и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем». [12]
12
В Новгороде люди, увидав, что Добрыня идет крестить их, собрали вече и поклялись, что не пустят его в город и не дадут свергнуть идолов. И когда Добрыня со своими людьми пришел, новгородцы разобрали великий мост, вышли все с оружием, и пока Добрыня увещевал их угрозами и посулами, они и слышать ничего не хотели, возвели два огромных каменных вала, словно собрались воевать с настоящими своими врагами. А Богомил, за свое сладкоречие прозванный Соловьем, самый главный над всеми славянскими новгородскими жрецами, громогласно запрещал людям покоряться. Мы же стояли на Торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили людей, как могли. Но гибельное в нечестии слово крестное, как говорил апостол, казалось новгородцам безумным, представлялось обманом…
Со временем летописи переписывались, дополнялись новыми подробностями. Так в списках XV–XVI вв. рассказывается, что когда идола сбросили в Волхов и погнали, не давая пристать к берегу, Перун начал кричать, «аки человек»: «О горе мне! Ох мне!» В бессилии бросил на Волховский мост свою палицу (в другом варианте палица вначале была брошена в него, а он отшвырнул ее на мост). Вплоть до XVII века держалось поверье, что постоянные схватки (кулачные бои) новгородцев на Волховском мосту между Софийской и Торговой сторонами города, схватки, принимавшие нередко кровавый характер, были ничем иным, как наказанием Перуна, не простившего новгородцам неверности.
Рассказано обо всем этом в первой русской летописи, которая так и называется: «Се повести времянных (минувших) лет, откуда есть пошла руская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда руская земля стала есть».
Слово не пустой звук.
Вслушиваясь в звучание старых слов, мы начинаем ощущать душу предков. И вместе с свою душу. Они, наши предки, не умерли. Они живут в нас. И мы не умрем. Мы будем жить в тех, кто придет на эту милую, дорогую сердцу землю — чтобы жить, радоваться, страдать, любить, побеждать — после нас.