Падение Рима
Шрифт:
Слова эти были сказаны с таким достоинством, что византиец должен был уйти.
Как только вышел Прокопий, в комнату вошла Матасвинта.
– Ты здесь, королева? – с удивлением сказал Витихис, сделав шаг навстречу ей. – Что привело тебя сюда?
– Долг, сострадание, – быстро ответила Матасвинта. – Иначе бы я… Я к тебе с просьбой. Дай мне хлеба для бедных больных, которые…
Король молча протянул ей руку. Это было в первый раз, и ей так хотелось пожать ее, но она не смела, – она вспомнила, как виновата перед
– Благодарю тебя, Матасвинта. У тебя, значит, есть сердце для твоего народа и сочувствие к его страданиям. А я не поверил бы этому. Прости, я дурно думал о тебе!
– Если бы ты лучше думал обо мне, быть может, многое было бы иначе.
– Едва ли. Несчастие преследует меня. И вот даже теперь разбилась последняя моя надежда: франки, на помощь которых я рассчитывал, изменили нам. Остается только умереть.
– О, позволь и мне разделить вашу участь! – вскричала Матасвинта со сверкающими глазами.
– Ты?.. Нет. Дочь Теодориха будет с почетом принята при византийском дворе. Ведь всем известно, что ты против воли стала моей королевой. Ты заяви об этом.
– Никогда! – горячо вскричала Матасвинта.
– Но другие, – продолжал Витихис, не обращая внимания на ее возражение: – эти тысячи, сотни тысяч женщин, детей! Велизарий сдержит клятву. Для них есть еще только одна надежда – на вестготов. Я послал просить, чтобы они выслали нам свой флот, потому что наш взят неприятелем. Если вестготы согласятся, то через несколько недель корабли могут быть здесь, и тогда все, кто не может сражаться, – больные, женщины, дети, – могут отсюда бежать в Испанию. Ты также можешь уехать, если хочешь.
– Нет, я не хочу никуда бежать, я хочу остаться и умереть с вами!
– Через несколько недель корабли вестготов должны быть здесь. А до тех пор хватит запасов в моих житницах. Да, я и забыл о твоей просьбе. Вот, возьми: это ключ от главных ворот житниц. Я всегда ношу его у себя на груди. Береги его хорошенько, – это последняя моя надежда. Право, я удивляюсь, как это до сих пор не разверзлась земля, не упал с неба огонь и не уничтожил их.
И он вынул из кармана тяжелый ключ и подал его Матасвинте.
– Благодарю, Витихис… король Витихис, – быстро поправилась она, и руки ее дрожали, когда она брала ключ.
– Береги его хорошенько, – снова предостерег ее Витихис. – Эти житницы – единственное мое дело, которое не погибло без пользы. Право, меня точно преследует злой рок. Я много думал об этом и теперь, кажется, понимаю, в чем дело. Все эти неудачи – наказание свыше за мой жестокий поступок с прекрасной женщиной, которую я принес в жертву своему народу.
Щеки Матасвинты вспыхнули. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
«Наконец, – подумала она, – наконец-то сердце его смягчилось, он раскаивается… А я! Что я наделала!»
– Женщина, которая вытерпела из-за меня больше,
– Замолчи! – прошептала Матасвинта, но так тихо, что он не расслышал ее.
– И когда в эти последние дни я видел, что ты стала более кроткой, мягкой, женственной, чем ты была раньше…
– О Витихис! – едва прошептала Матасвинта.
– Каждый звук твоего голоса проникал мне прямо в сердце, потому что ты так сильно напоминала мне…
– Кого? – побледнев, спросила Матасвинта.
– Ее, ту, которую я принес в жертву, которая все вынесла из-за меня, – мою жену Раутгунду, душу моей души.
Как давно уже не поизносил он этого имени! И теперь при этом звуке боль и тоска пробудились в нем с прежней силой. Он опустился на стул и закрыл лицо руками. Поэтому он и не видел, какой яростью блеснули глаза Матасвинты. Вслед за тем раздался глухой стук. Витихис оглянулся: Матасвинта лежала на полу.
– Королева, что с тобою? – вскричал Витихис, бросаясь к ней.
Она открыла глаза и с трудом поднялась.
– Ничего, минутная слабость… Уже все прошло, – ответила она и вышла из комнаты. За дверью она без чувств упала на руки Аспы.
Наступил вечер. Целый день, несмотря на то, что стоял уже октябрь, было невероятно душно. Солнце жгло невыносимо. Не было ни малейшего ветерка. Животные предчувствовали нечто ужасное и целый день были неспокойны: лошади вырывались и, нетерпеливо фыркая, били копытами о землю. Кошки, ослы жалобно кричали, собаки выли. А в лагере Велизария верблюды с яростью бились, стараясь вырваться на волю.
Перед вечером на горизонте появилось маленькое, но совсем черное облако. Оно быстро росло, увеличивалось и наконец покрыло все небо. С заходом солнца стало совершенно темно, но не посвежело. Вдруг с юга подул сильный ветер. Он несся с пустынь Африки и был страшно удушлив, – в домах невозможно было высидеть, все вышли на улицы и, в ужасе глядя на совершенно черный небосвод, собирались в кучки.
Матасвинта, страшно бледная, лежала в своей комнате. Ни слова не ответила она Аспе на все ее вопросы. А когда та начала плакать, она велела ей уйти. Долго, целый день пролежала Матасвинта, почти не шевелясь. Но она не спала: широко открытые глаза ее были устремлены в темноту.
Вдруг ослепительно яркий, красный луч прорезал комнату, и в ту же секунду раздался страшный удар грома, удар, какого она не слыхала еще в своей жизни. Из соседних комнат донесся крик ее женщин. Королева приподнялась. Кругом стояла какая-то страшная тишина. И снова молния и громовой удар. Сильный порыв ветра распахнул окно, выходившее на двор. Матасвинта подошла к нему. Гром гремел уже непрерывно, темнота ежеминутно сменялась ярким светом молнии. Гроза хорошо подействовала на нее. В комнату вошла Аспа с факелом, пламя которого было заключено в стеклянный шар.