Падение Тисима-Реттоо
Шрифт:
Генерал долго молчал, склонившись над картой.
— Ваше предложение я нахожу разумным, — проговорил он наконец своим брюзжащим голосом. — Руководить операцией будет поручик Гото, — продолжал он. — Вам надлежит с понедельника заняться русскими и американцами, находящимися в нашем распоряжении. Ваша задача — сделать непременно тех и других нашими агентами и незамедлительно отправить с острова. Я не подсказываю вам, как это сделать, вы достаточно опытный человек. Любыми средствами вы должны сделать это. Я надеюсь, вы поняли меня? Что касается русского разведчика, то сам он не нужен, пусть принесут его голову.
— Хай, понятно, господин командующий, — отчеканил подполковник.
Весь день в воскресенье он пробыл в частях гарнизона — отбирал охотников для свободного поиска «сбежавшего опасного русского преступника». Охотников набралось больше, чем требовалось, но командующий не разрешил отбирать больше шестисот человек. Среди них, между прочим, оказался и давно примеченный подполковником Кувахара своим рвением к службе ефрейтор Кураока — шкипер баржи из второй роты, где служил рядовой Комадзава. Вечером, когда охотники были экипированы и собраны на главную базу, чтобы отсюда на десантных баржах отправиться к местам высадки, у дежурного по штабу главной базы раздался телефонный звонок — звонил адъютант генерал-майора Цуцуми, вызывали Кувахара.
— По приказанию господина командующего, — довольно флегматично сказал адъютант, — операция отложена до особого распоряжения.
В этот день, в воскресенье, Комадзава не смог с утра уйти на рыбалку, — было построение роты, подбирались добровольцы-охотники на поиски Грибанова. Только в десятом часу утра он смог покинуть казарму. Он не шел, а бежал к речке. Две надежды теплились у него в душе: первая — встретить подпоручика Хаттори, с которым он не виделся уже две недели; вторая — найти что-нибудь в дупле старой ветлы.
Велика же была радость Комадзава, когда он еще издали увидел сутулую узкогрудую фигуру переводчика, склонившегося над удочками. Комадзава издали приветствовал своего друга. Хаттори тоже был сердечно рад встрече. Они уселись рядом. Но прежде чем начать разговор, Комадзава заглянул к старой ветле. Дупло оказалось пустым. Вернувшись, он без утайки рассказал своему другу о записке, найденной в бутылке, о встрече с Ли Фан-гу. Рассказ этот привел подпоручика Хаттори в восторг.
— Есть, есть силы, которые обновят нашу нацию, — шептал он в каком-то самозабвении. — Как хорошо, как хорошо, Комадзава-сан, что вы сказали мне все это. Слишком тяжело было у меня на душе в последнее время.
Они недолго обменивались новостями. Почти оба сразу заговорили о том, что нужно как-то предупредить повстанцев о готовящейся охоте на Грибанова, во время которой охотники могут наскочить и на партизанскую базу.
— А не отправиться ли мне прямо сейчас туда? — спросил Комадзава.
— Но у вас же нет ни какого запаса питания, — возразил Хаттори.
— Я возьму с собой ваш улов, — сказал Комадзава, — когда будет очень голодно, разведу костер и испеку рыбу.
План был принят. Хаттори сейчас же стал писать донесение Тиба о положении русских, о побеге Грибанова и предстоящей «охоте» на него. В заключение он просил советов и помощи для организации побега русских. «Иначе им всем здесь грозит неизбежная гибель, — писал он. — Об этом я слышал из уст самого подполковника Кувахара, который, как вы знаете, не бросает слов на ветер».
Брод через реку был недалеко. Последние напутственные слова, и Комадзава скрылся в зарослях, оставив свои удочки на попечение Хаттори. Скоро он был уже на той стороне речки, и его надежно скрыла чащоба леса.
Он шел без отдыха часа два, придерживаясь направления на вулкан. Пересекал распадки, взбирался на крутые откосы склонов. И вот перед ним изрезанное оврагами лесистое плато. За ним, как на ладони, — величественный конус вулкана. У его подножия даже виден распадок, и Комадзава безошибочно определил, что именно об этом ущелье шла речь в записке предателя. Отдохнув с четверть часа и просушив на солнце нижнюю рубаху, ставшую совсем мокрой от пота, Комадзава двинулся в направлении распадка.
Вот и теплый ключ. Он привел путника к распадку. Вот и нагромождение каменных глыб, о котором сообщалось в записке. Комадзава с оглядкой подходил к нагромождению, им владел безотчетный страх. Обогнув крохотный прудик, он обнаружил вход под каменные глыбы. Заглянул туда — пусто, пахнет сыростью. Прислушался — тишина.
— Анонэ, товарищ Ли! — крикнул он в пещеру. В ответ — тишина.
И тут Комадзава охватило горькое отчаяние — повстанцы сменили базу. В лучшем случае, он теперь через неделю получит весточку от Ли Фан-гу. Усталый, разбитый, разочарованный, Комадзава снял дзикатаби и опустил ноги в горячую воду пруда. Солнце подходило к полудню, жарко припекало в душной тишине распадка. Пахло сероводородом. Комадзава тихонько шевелил ногами в воде и думал о том, как будет огорчен Хаттори его неудачей.
Неожиданно послышался шорох за каменными глыбами вверху по распадку и, как привидения, перед Комадзава появились двое в форме японских солдат. «Неужели уже охотники?» — мелькнуло в голове Комадзава. У него была готова версия на случай встречи с ними: пришел полечить ноги от ревматизма. Велика же была его радость, когда в одном из двоих он узнал Ли Фан-гу.
Поздоровавшись, они без задержки отправились на склон вулкана, где продолжала оставаться партизанская база. Комадзава буквально затискали, когда он появился среди повстанцев. Долго тряс ему руку и благодарил его Тиба, а Грибанов-громадина, весь светлый, веселый, так сжал ему руку — конечно же без всякого умысла на радостях, — что Комадзава присел. Но он готов был остаться без руки ради только того, чтобы встретить Грибанова среди друзей.
Совет был коротким и деловым, — для посторонних разговоров у Комадзава не оставалось ни минуты лишнего времени. Чтобы не вызвать подозрений, он должен засветло вернуться в казарму. Тиба, прочитав сообщение Хаттори, во всех подробностях расспросил о деталях подготовки к «охоте», о положении в гарнизоне. Грибанов тем временем писал письма самому командующему и подполковнику Кувахара. Он предупреждал их, что если «хоть один волос упадет с головы моих соотечественников, то вы будете отвечать своей головой». Он напомнил о судьбе военных преступников разгромленной фашистской Германии, высказал свои предположения о том, что может ожидать и их.
В три часа пополудни Комадзава покинул партизанскую базу. В его обмотках были завернуты листовки, письма Грибанова, которые Комадзава должен был запечатать в конверты и бросить в почтовый ящик, наконец указания Тиба для Хаттори. В семь часов вечера Комадзава был на своем обычном месте, где его с нетерпением ожидал Хаттори.
…В этот же вечер Комадзава выполнил поручения Грибанова и Тиба — письма бросил в почтовый ящик, а когда совсем стемнело, наклеил листовки на стенах складов и казарм.