Падение титана, или Октябрьский конь
Шрифт:
«Не отчаивайся, брат. Вода рядом».
Кто-то крикнул. Видение тут же исчезло. Взамен — внезапный рев десяти тысяч глоток:
— Вода!!!
Какой-то час — и местность неузнаваемо изменилась, вдруг, неожиданно, как гром среди ясного неба. Виной тому была небольшая речушка, появившаяся совсем недавно, судя по чахлым растениям на ее обрывистых берегах. Только по ней Катон понял, что они идут уже восемьдесят дней и что осень уже переходит в зиму, проливая дожди. Те тучи, что дразнили их издали, отдали свою благословенную влагу земле именно там, где ей было позволено накопиться и в чистом
Люди и животные растянулись вдоль речушки миль на пять, чтобы напиться досыта, но со строжайшим наказом не справлять нужду близ воды. Катон дал своим десяти тысячам четыре дня, чтобы наполнить водой бурдюки, поплавать в море, половить рыбу и выспаться всласть.
— Земля Фазании позади, — сказал он, растянувшись на песке возле Секста.
«Мы так загорели, что стали коричневыми, — подумал Секст, глядя на бесконечную полосу берега и на фигурки людей. — Даже Катон загорел, хотя он светлокожий. А я, наверное, похож на сирийца».
— Куда мы теперь идем? — спросил он.
— В Триполитану.
«Почему он такой опечаленный? Можно подумать, что мы только что изгнаны с Элисийских полей, а не выбрались из Тартара. Разве он не понимает, что эта вода появилась в самый последний день, после которого мы стали бы гибнуть от жажды? Что и еда у нас почти кончилась? А может быть, он вызвал воду усилием воли? Ничто уже не может удивить меня в Катоне».
— Триполитана, — повторил Секст. — Земля трех городов. Но я не знаю никаких городов между Береникой и Адруметом.
— Греки любят, когда название звучит знакомо. Посмотри на все эти города: Береника, Арсиноя, Аполлония, Гераклея… Думаю, построив три деревни на клочках более плодородной земли, они тут же нарекли всю округу «Три города». Большой Лептис, Эя и Сабрата, если Сократ с Насамоном ничего не напутали. Странно, правда? Единственный Лептис, который я знаю, — это Малый Лептис в нашей провинции Африка.
Триполитана не была рогом всевозможного изобилия, как, например, Кампания или долина реки Бетис в Дальней Испании, но начиная с первой речушки земля стала выглядеть обжитой. Сильфий по-прежнему попадался, но теперь вперемешку с более сочными растениями, которые псиллы объявили съедобными. На равнине росли и деревья, но странные. Их ветки торчали горизонтально, слоями, с редкими — в форме веера — листьями желто-зеленого цвета. Они напомнили Катону два дерева, которые росли в саду перистиля у дядюшки Друза. Говорили, что их привез в Рим Сципион Африканский. Если это те деревья, тогда весной или летом они должны покрываться алыми или желтыми цветами.
Катон снова казался Сексту Помпею прежним.
— Я думаю, — сказал он, — пора мне вскочить на осла и узнать у местных жителей, что бы они посоветовали десяти тысячам людей и горстке коз. Уверен, дорога наша проляжет не через колосящиеся поля или персиковые сады. Но я попытаюсь купить здесь продукты. Рыба приятно разнообразит рацион, но нам нужно пополнить запас животных и — как я надеюсь! — найти зерно для хлеба.
Секст смотрел на Катона, стараясь подавить смех. Верхом на осле тот выглядел очень комично. Ноги у него были такие длинные, что казалось, будто он тащит осла меж ними, а не едет на нем.
Сексту Катон мог казаться смешным, но когда через четыре часа он вернулся, в глазах
— Я обо всем разузнал, — объявил он Сексту и сошел с осла так, словно перешагнул через низкий забор. — Это Аристодем, Фазан и Фокий. Они будут нашими агентами в Большом Лептисе. А в двадцати милях отсюда, Секст, я приобрел стадо годовалых овец. Мясо, конечно, но, по крайней мере, другого рода. Мы с тобой отправляемся в Лептис, так что пакуй свои вещи.
Они миновали селение Мизурата и пришли в город с двадцатитысячным населением в основном греческого происхождения. Большой Лептис. Урожай пшеницы был весь собран, и урожай хороший. Когда Катон показал серебряные монеты, ему продали достаточно мер зерна, чтобы его люди опять получили хлеб, и достаточно масла, чтобы было куда его макать.
— Всего шестьсот миль до Тапса и еще сто — до Утики. Из них только двести безводных миль между Сабратой и озером Тритон, которое уже в нашей провинции.
Катон разломил свежий хрустящий хлеб.
— По крайней мере, пройдя Фазанию, Секст, я твердо знаю, сколько нам понадобится воды на последнем отрезке пустыни. Мы сможем нагрузить несколько ослов зерном, снимать с повозок мельницы и печь свой хлеб. Когда есть топливо, почему бы его не печь? Это ли не прекрасно?
«Стоик до мозга костей, любящий один хлеб, — подумал Секст. — Но он прав. Триполитана — прекрасное место».
Хотя сезон винограда и персиков закончился, местные жители сушили их. Получался изюм, который можно было жевать, забрасывая в рот горстями, и жесткие кусочки персика, которые можно было сосать. Сельдерей, лук, капуста, латук в изобилии росли в диком виде благодаря семенам, разлетающимся с огородов.
Женщины, дети и мужчины Триполитаны носили штаны из плотной шерстяной ткани и кожаные гетры, защищаясь таким образом от змей, скорпионов и громадных пауков, известных здесь под названием «тетрагнаты». Почти все занимались сельским хозяйством — пшеница, оливки, фрукты, вино, — а также держали овец и крупный скот на общей земле, которая считалась слишком бедной и непригодной для выращивания чего бы то ни было. В Лептисе имелись свои дельцы и купцы плюс неизбежный контингент пронырливых римских агентов, вечно разнюхивающих, где можно быстро заработать лишний сестерций. Но ощущение было такое, что они приехали сюда, чтобы жить, а не торговать.
От берега уходило низкое плато — начало пустыни в три тысячи миль, растянувшейся на восток, запад и дальше на юг, но насколько, никто не знал. Гараманты ездили по ней на верблюдах, пасли овец и коз, жили в палатках для защиты не от дождя — там дождя не бывало, — а от песка. Сильный ветер гнал песок с такой силой, что можно было в нем задохнуться.
Намного более уверенные в себе, чем восемьсот миль назад, десять тысяч покинули Лептис в хорошем настроении.
Понадобилось лишь девятнадцать дней, чтобы преодолеть двести миль по пересохшей соленой равнине. Отсутствие топлива не позволяло печь хлеб, но Катон приобрел коров, а также овец, чтобы разнообразить мясную диету. «Все, никаких коз! Если я больше никогда в жизни не увижу козы, я буду счастлив». То же самое чувствовали и его люди, особенно Луций Гратидий, в чьи обязанности входило следить за козами.