Падение «Вавилона»
Шрифт:
— Самовольная отлучка в гражданской форме внешней одежды, предусматривает, товарищ…
— Сладких казачек и стакан самогона, — донесся беспечный ответ.
— Вынужден писать докладную, — мрачно продолжил старшина.
— Не делай мозги, кусок, к разводу буду, как штык! — пообещал обладатель спортивной одежды и двинулся, насвистывая, к выходу из казармы, попутно пнув ногой в зад узбека-дневального, склоненного над ведром с грязной водой, где кисла половая тряпка.
Опрокинув ведро, дневальный растянулся в мутной луже, затем, поднявшись, небрежно отряхнул рукавом с одежды влагу и, даже не поглядев
В каждом его движении сквозило покорное коровье безразличие.
— Вот так салабонов и воспитывают! — донеслось до меня, и тут же рядом на койку опустился ефрейтор Харитонов, поерзал на пружинах и, зевнув, поинтересовался: — Насчет выставить старшим литр-другой не против, салажонок?
— Против, — сказал я, причем ответ поневоле прозвучал категорически и неприязненно. Ну что поделаешь, коли органически не выношу хамья…
— А чего? Поистратился? — Харитонов раскинулся на койке, марая край простыни грязными каблуками сапог. Он меня уже всерьез начал доставать, этот ефрейтор.
— Встань, — сказал я миролюбиво.
— Чего?
— Встать, ефрейтор Харитонов! — Я старался выдержать крайне любезную, даже доверительную интонацию.
— Че-его?! — раскатисто погнал он крик из пропитого горла.
Каким-то чисто механическим движением я резко дернул матрац на себя.
— С-сука… — со сдавленном удивлением молвил Харитонов, брякнувшись в проем между койками. Впрочем, он тут же упруго поднялся, уставившись на меня с немым изумлением.
— Сержантик-то с норовом, — заметили из погруженного в темноту угла казармы, окутанного табачным дымом.
— Молодой, а борзый, — согласился Харитонов усмешливо. — Ну— к, выйдем, сучонок, — предложил надменно, кивнув в сторону коридора.
Ох, не хотелось мне мордобития, хотя в данном вопросе смело могу назвать себя специалистом многоопытным, получавшим в голову и в корпус столько раз, что страх перед болью и увечьями был из меня выбит еще в нежном юношеском возрасте, когда начал я заниматься кикбоксингом в родимых московских Лужниках…
— У тебя, сучонок, что, слух пропал?
Нет, похоже, словами тут ситуацию не разрешить…
— Это ты мне? — спросил я, разглядывая внимательно ногти на левой руке и превосходно зная, что взгляд противника также на моей левой руке и сосредоточен. А зря, между прочим.
— Тебе, тебе…
— Так. То есть, сучонок, это я, значит…
— Значит.
— Странно… — Я и в самом деле недоумевал. — Пришел человек в казарму, расстелил простыни, решил поспать, вдруг откуда ни возьмись является какая-то мразь, заваливается прямо в сапогах на кровать, выражается невежливо… А почему? Видимо, не учили мразь приличным манерам. И уже поздно учить. Но проучить никогда не поздно, думаю.
Взгляда от своей левой кисти я по-прежнему не отрывал, в то время как рукой правой, совершил движение в сторону физиономии ефрейтора, плотно зажав его переносицу суставами указательного и среднего пальцев.
— Ссс-волочь… — прохрипел Харитонов, безуспешно пытаясь от своего носа мою руку оторвать и испытывая — это я знал наверняка — пронзительную боль и страх от того, что носовая кость вот-вот треснет. — Пусс-ти…
Скрипнули пружины нескольких коек. Наматывая ремни на пальцы, ко мне неторопливо двинулись несколько рослых фигур в белом солдатском исподнем, что, в общем-то, меня не смутило. Ситуация была ординарной, многократно отработанной, и развитию ее способен был помешать только какой-либо псих, пыл которого я был готов остудить ударом ноги либо в пах, либо с растяжкой в подбородок, что смотрится со стороны довольно-таки эффектно и резко уровень агрессивности нападающих снижает.
— Всем стоять! — мельком обернувшись на белые пятна нательных рубах, процедил я. — Иначе сломаю ему нос. Ну!
Фигуры в нерешительности замерли, поигрывая латунными бляхами.
— Пусс-ти… — шипел, пуская слюну, Харитонов.
— Отпущу, — сказал я. — Но сначала, давай-ка, попросим прощения.
— Аааа…
— Видишь, первую букву алфавита мы изучили. Будем разучивать другие буквы или уже знаешь, как построить фразу?
Я не изгалялся над ефрейтором, нет. Просто знал, что в настоящий момент чувство активной солидарности, владеющее его соратниками, постепенно подменяется всевозрастающим любопытством пассивных наблюдателей.
— Извиняюсь, блядь…
— Чего?..
— Аааа… Я нечаянно, че ты, в натуре, бэ-э-э… Извиняюсь, сказал же!
— И обещай, что больше такого не повторится.
— Не повторится, отпусти, б… больше… не буду, проехали…
— Ну вот. — Я разжал пальцы. — Конфликт, надеюсь, исчерпан.
Харитонов стремительно отпрянул в сторону, вытирая невольные слезы и осторожно ощупывая вспухший нос.
— Крутой, да? — произнес он сквозь затравленную одышку. — Да мы тут таких крутых…
— Да, сержант, — произнесла одна из рослых фигур в исподнем неодобрительно. — Широкий ты взял шаг, как бы портки не треснули, гляди…
— А вам по нраву те, кто семенить любит? Иль шестерить?
Ответа не последовало.
«Старички» в молчании разбрелись по койкам.
Первый раунд, похоже, остался за мной. Что же касается второго, я не загадывал — посмотрим.
Дверь, ведущая в коридор, затворилась, и казарма погрузилась в темень, где малиновыми точками светили сигареты «дедов», шепотом обсуждавших произошедшую стычку.
Смежив глаза, я еще долго прислушивался к их невнятному шушуканью, из которого различилась только одна отчетливая фраза, видимо, конкретно моему слуху и предназначенная:
— Думает, козел херов, лычки его спасут…
Я долго и напрасно пытался уснуть. Меня точила досада. Не мог я назвать удачным свое начало службы в конвойной роте номер шестнадцать, не мог. Действительно, а стоило ли так резко охолаживать этого мерзопакостного ефрейтора? Воспринял бы все его провокационные происки с дипломатичным юморком, «прописался» бы, выставив «старичью» литровку-другую…
Нет ведь! Характер надо проявить! А что за цена-то твоему характеру, а? Нулевая цена! А может — и даже не может, наверняка! — составляет этакая цена величину отрицательную, а потому не характер у тебя, Толя Подкопаев, а просто-таки однозначное «попадалово», и лучшее тому доказательство — твое здешнее пребывание в глубине ростовских степей, сержант, в этой вот роте, чью суть, вероятно, ефрейтор Харитонов являет собою типично, естественно и — закономерно.