Падение во тьму
Шрифт:
Отец схватил дочь за локоть и резким движением вздернул с пола. Кости хрустнули.
– Тебе не раз говорили, что в саду можно только наблюдать за увяданием жизни. Никак не трогать взращенные нами цветы. – Софи поставили перед матерью, и та продолжила властным голосом, протягивая каждое слово и давя, давя своим авторитетом на и так шаткий рассудок ребенка. – Ты показала себя невоспитанной девочкой, София. А что делают с детьми, которые нарушают правила?
Девочка всхлипнула.
– Наказывают.
Кристина переглянулась с мужем, вокруг которого клубилась аура необъяснимой ненависти и злости. Маркус всё еще сжимал локоть дочери. Он никогда не умел сдерживаться, особенно когда речь заходила о племяннице погибшей сестры.
Обида сжирала его сердце долгие годы. События семилетней давности что-то надломили в нем, и Маркус навсегда утратил способность рационально оценивать собственные решения. Гнев застелил рассудок: во всех прегрешениях, проблемах он винил племянницу и ее отца-ублюдка. Тогда все новостные ленты голосили о страшном убийстве в доме четы Карлайл – пьяный муж убил свою жену, обвинив ту в измене.
Части ее тела собирали по всему заснеженному саду. Шел снег, заметая пушистыми хлопьями уже остывшую кровь. Самого убийцу нашли в гостиной с простреленной головой. Уже во время расследования выяснилось, что у него имелись психические отклонения; врачи неуверенно ставили диагноз шизофрения, только об этом старались не распространяться. Почивший отец Софи когда-то возглавлял преступный синдикат, потому и человеком был крайне вспыльчивым и прямолинейным.
Софи достались его глаза. Эти глаза Маркус ненавидел всей душой, хоть головой и понимал, что ребенок не виноват в том, кем был ее папаша.
Он сильно любил сестренку. А та обожала выращивать тюльпаны.
– Очень хорошо, что ты понимаешь это, – металлические нотки в голосе Кристины вернули мужчине слабое ощущение реальности. Хватка сразу ослабла, но руки своей не убрал. – Значит наказание принесет свои плоды. Отвези ее в школу, Маркус.
Он кивнул, забрал разбросанные стебли тюльпанов и на долю секунды застыл перед рамкой с цветами. В груди кольнуло от неприятной горечи; сестра могла еще жить и жить, но теперь ей остается только наблюдать с небес за непослушной дочерью – выродком, что не умеет слушать взрослых.
Подтолкнув племянницу в коридор, Маркус в последний момент забрал рамку с тюльпанами. Софи закусила нижнюю губу, туша в себе желание крикнуть, захлебнуться слезами и просьбами оставить ее творчество.
– И помни, София: всегда нужно спрашивать разрешение.
Девочка обернулась на тетю, но ее взгляд неожиданно опустился к темной полосе между кроватью и полом. Там горело два красных огня.
Кирквуд, 28 ноября 1991
В лоток бросили несколько долларов.
Продавец пожелал Софи хорошего Дня благодарения и широкой улыбкой поприветствовал другого покупателя. Обойдя шумную женщину с ребенком, младшая Карлайл остановилась перед стеклянной дверью.
Настенные часы показывали второй час дня. По телевизору транслировался недавний матч по бейсболу; Миссури Тайгерс вновь одержали победу. В преддверии праздника на улице было многолюдно, хаотичная масса хмурых, улыбающихся, задумчивых незнакомцев бродила по территории торгового центра.
– Чего встала у входа? – кто-то грубо рявкнул за спиной, а после ее схватили за плечо.
Софи отшатнулась к стойке с открытками и сладостями. Пакет с едой выскользнул из рук, и всё содержимое посыпалось на пол. Обескураженная произошедшим, девочка взметнула взгляд из-под пушистых ресниц, мыслями устремляясь к тучной женщине в ядовито розовом пальто. Этот цвет Софи ненавидела – он был чересчур ярким. Зачем нужно выделяться? Кристина всегда учила сдержанности, терпимости. Почему люди хотят затмить собой солнце?
– Корова, – буркнула она почти беззвучно, и ровно в этот момент телевизор взорвался радостными возгласами.
Незнакомка вышла из магазина, всё внимание покупателей переметнулось к трансляции матча – и даже продавец позабыл про маленькую девочку. Софи покачала головой, сжимая губы в тонкую линию, и потянулась за свалившимися покупками. Перед внутренним взором горел уродливый образ женщины, с отвисшим подбородком, сальной кожей на лице и маленькими глазками, так ужасно подкрашенные розовыми тенями.
Розовый. Покупки возвращались обратно в пакет, а девочка всё думала и никак не могла понять, в чем смысл быть яркой. С самого рождения она знала лишь несколько цветов. Блеклых, унылых. Весь мир виделся через призму черного, серого – но порой в столь мрачной реальности возникал один яркий насыщенный цвет.
Не белый – красный.
Не раз Софи доводилось наблюдать, как по раковине стекают густые капли крови. Во рту горчило от металлического привкуса; разорванную губу саднило. Дядя не всегда понимал, когда в воспитательном процессе он переходит черту: потом неделю приходилось лежать в постели, размышляя над одним единственным вопросом – почему.
Почему она страдает? Многие проступки, как их всегда называет тетя, не заслуживают такой боли. Тогда что заставляет приемных родителей быть жестокими по отношению к ней?
Когда-то Софи молилась, чтобы это навсегда закончилась. Она тряслась каждый раз, когда Маркус шел в ее сторону или Кристина тянулась к шкафу, где хранились розги. Наказание, наказание, наказание. За опоздание, за пролитую воду и срезанные цветы. За неправильный вопрос. Ошибку, простое желание быть ребенком – жить. Уже с малых лет Софи приходилось терпеть издевательства.
А потом настал момент, когда она перестала сопротивляться. Ее желания всё равно ничего не стоят. Пора бы уже перестать бороться и задавать глупые вопросы.