Падение звезды
Шрифт:
Эдмонт Васильевич Вермель вынул из хрустальной чаши виноградинку и бросил в рот. Молодой человек, сидящий напротив него, нахмурил белесые брови.
— То есть вам плевать на мнение людей? — сухо спросил он.
По смуглому лицу Эдмонта Васильевича пробежала тень недовольства. Он дернул губой, изящно очерченной черной полоской усиков, и сказал:
— Вовсе нет. Возможно, я просто не так выразился. Я всегда рад услышать критику в свой адрес, поскольку критика не дает расслабляться или — как говорят спортсмены — помогает
— А такие слова часто удается услышать?
Вермель снисходительно улыбнулся.
— Увы, крайне редко. В последнее время ваша журналистская братия сменила плюс на минус и отзывается обо мне только в негативном смысле. Вы знаете, критика наших дней напоминает мне злобный лай собачьей своры. И основная ее цель — загнать зверя в угол и разорвать его на части.
— Но ведь нет ничего удивительного в том, что простые люди вас недолюбливают, — с вызовом произнес журналист. — Ведь вы очень богатый человек в очень бедной стране. Хозяин заводов, судов, пароходов…
— Во-первых, не такая уж она и бедная, — перебил журналиста Вермель. — А во-вторых… — Он пожал квадратными плечами. — Чего же вы от меня хотите? Чтобы я продал нефтеперерабатывающий завод и раздал деньги нищим? Этого хватит максимум на то, чтобы все нищие России выпили за мое здоровье, а утром опохмелились.
Вермель улыбнулся собственной шутке и продолжил:
— А у завода будет новый владелец, который… Кстати, как «хозяин заводов, судов, пароходов», я даю государству тысячи рабочих мест. Об этом почему-то никто не вспоминает.
— И о себе не забываете, — едко заметил журналист.
— Разумеется! Человек работает прежде, всего для того, чтобы прокормить собственную семью. А семья у меня большая! Я хочу, чтобы мои сыновья выросли достойными людьми! Чтобы у них были приличные перспективы в жизни. Я хочу, чтобы они не боясь вступили в эту самую жизнь. Одним словом, я хочу, чтобы на их светлые головы не свалились те трудности, которые испытал я сам!
— Но ведь рано или поздно вы все равно сядете в тюрьму.
У Вермеля отвисла челюсть.
— Что? — тупо переспросил он.
— Я говорю: рано или поздно вас всех пересажают. Окрепнув, государство постарается вернуть себе все, что потеряло в девяностых. Все, что вы и вам подобные, нахапали, пользуясь его слабостью и тупостью его правителей. И тогда вам конец, — с ухмылкой закончил журналист.
Благообразное лицо олигарха побагровело от ярости. Он вдруг по-боксерски вздернул руки к груди и, яростно ими тряхнув, рявкнул:
— А ну вон отсюда! Убирайтесь! Чтобы духу вашего здесь не было!
Дверь распахнулась, и в кабинет Вермеля ворвались охранники. Мгновенно оценив ситуацию, они бросились к журналисту, схватили его за плечи и рывком подняли из кресла. Диктофон с грохотом упал на пол.
— Вон его! Вон! — орал олигарх, топая ногами.
В мгновение ока охранники вышвырнули нахального журналиста из кабинета босса.
Вермель долго не мог прийти в себя. Он достал из кармана пиджака упаковку таблеток, выдавил одну на ладонь и забросил в рот. Пожевал, поморщившись, и мучительно проглотил. Затем хрипло проговорил:
— Совсем распоясались, суки. В девяностых я бы этим говнюком задницу подтер.
Вскоре таблетка подействовала, и олигарх немного успокоился.
«Надо будет позвонить их редактору, — подумал Эдмонт Васильевич. — Хотя… не стоит и руки марать».
Он достал из стола бутылку виски, отвинтил крышку и глотнул прямо из горлышка. Напиток приятно согрел пищевод. Вермель глотнул еще раз, затем закрутил пробку и убрал бутылку обратно в стол. Теперь он окончательно успокоился и даже отнесся к ситуации с юмором.
«А паренек-то не промах, — с усмешкой подумал он. — У моих директоров от одного моего взгляда поджилки трясутся, а этот…» Вермель вспомнил, с какой бесстрашной наглостью смотрел на него журналист. А когда телохранители потащили паренька к выходу, он не только не испугался, но даже и улыбнулся — как человек, одержавший моральную победу. Прямо не журналист, а бойцовый петушок!
Черт их знает, этих молодых. Кто скажет, что творится у них в головах? Абсолютно непонятное поколение. Лет десять назад все было проще. Любого человека Эд-монт Васильевич видел насквозь. Страх, алчность, растерянность и отчаяние — вот из чего состояли их жалкие душонки. Но нынешние совсем не такие. Они с пеленок смотрят на жизнь как на свою собственность. И попробуй переубедить их в обратном. Зубы сломаешь!
Размышляя, Эдмонт Васильевич снова потянулся за бутылкой, но вовремя остановился. Времени было всего два часа дня. Рановато для виски.
За последние полтора года сложился определенный ритуал, суть которого заключалась в том, что выпить рюмочку-другую Вермель позволял себе только после шести вечера. А к восьми от него уже здорово разило спиртным. Иногда Эдмонту Васильевичу становилось стыдно собственной слабости, но он тут же успокаивал себя двумя фразами: «В конце концов, это единственный способ расслабиться. А значит — большого вреда от этого не будет».
Его и в самом деле не было. Эдмонт Васильевич Вермель оставался богатым и влиятельным человеком. Он работал с семи утра до восьми вечера. И даже в пьяном виде рассуждал более здраво, чем большинство жителей этой странной страны, которая подарила ему сотни миллионов долларов и которая теперь смотрела на него как на своего главного врага.
Олигарх. Словечко-то какое придумали, а! Так и слышатся в нем «боль» и «крах». Нет, слово «бизнесмен» гораздо приятнее. «Бизон смел» — примерно так. Это слово способно воодушевить любого. Ну да ладно, пора заниматься делами…