Падение
Шрифт:
После ужина жена унесла посуду, вернулась, расстелила постель и легла. Он все еще колебался. Жена сказала: «Не придешь спать?» Он все еще медлил и колебался. Еще когда он смотрел, как жена убирает волосы, как покачивается под рубашкой ее грудь, от которой, казалось, шел жар, он желал ее. Но сейчас он сомневался из-за трещины на зеркале – заметила ли ее жена? Жена сказала: «Да иди же», и он поднялся и подошел к ней. Жена сказала: «Потуши лампу». Он лег и хотел обнять ее, но жена встала, подошла к лампе, привернула фитиль, и сквозь закрытые
И целовал ее, и в своем продолжительном и тяжелом поцелуе желал и не только желал, но уже знал, что овладеет ею. Это было совершенно новое ощущение – как будто жадно вонзаешь зубы в ларчик граната, когда его можно спокойно разрезать острым ножом. Он крепко обнял жену, крепко поцеловал. Потом поцеловал за ухом и вдохнул запах ее волос. И взял ее.
Теперь спокойно лежал, откинувшись, и ровно дышал. Наслаждение, усыпившее его, продолжалось во сне; постепенно оно начало утихать, и сознание пробуждалось. Какое-то время он спал и не спал одновременно, каждый миг он то переносился в сонные грезы, то просыпался – пока не залаяла собака. Он проснулся, едва успев заснуть, и сонное оцепенение, казалось, на время оставило его, он чувствовал себя освеженным, как после глубокого сна, хотя измученные нервы не успели еще отдохнуть по-настоящему.
Он лежал без сна и слушал лай собак, слышал дыхание жены, вглядывался в темноту и вспоминал, как ему было хорошо с ней, потом вспомнил, как пахла ее шея, когда она расчесывала волосы, вспомнил о покое, наступившем после того, как он был с женой. Собаки все лаяли, одна, похоже, убежала. Он снова подумал о жене, спавшей рядом с ним. Ему было приятно сознавать, что он снова главенствует, он овладел ею, хотя по-прежнему боялся, что она заметила трещину на зеркале… Все так же лаяли собаки.
Он повернулся и тихо спросил:
– Не спишь? – и, не услышав ответа, позвал: – Фатима, Фати, – дотронулся до нее, потряс. Тревога улетучилась; во рту был привкус пыли. Услышал, как жена спрашивает:
– Ну что?
– Никак не засну.
– Ты все думаешь.
– Как ни стараюсь, не могу заснуть.
Она сказала:
– С тобой будто и впрямь стряслось что-то.
Он молчал, и с каждым мгновением ему все трудней было начать разговор. Он слушал, как бьется сердце. Спросил:
– Не спишь?
– Нет, сплю.
Он повернулся и взял ее за руку.
Жена сказала:
– Ты спать-то здоров. Спи.
– Никак не засну.
– Так для бессонницы своей компанию ищешь?
Терпение его кончилось. Он только что открыл для себя этот способ защититься от бессонницы, а жена, оказывается, с первых же слов его раскусила. Теперь он был по-настоящему одинок. И он сказал:
– Знаешь что?
– Ну?
– Знаешь, что я сделал?
– Ладно, хватит. Может, еще пойдешь с соседями поговоришь?
– Нет, я не
– Я видела зеркало. Как это вышло?
– Зеркало? – Сердце забилось еще сильней.
– В зеркало-то разбитое так смешно смотреть. Словно и тебя разбили, – засмеялась она.
Он молчал.
– Как это вышло?
– Не знаешь ты ничего. – А потом: – Я его бросил, чтобы… – и умолк. На сердце было тяжело. Он не знал, как начать, но потом решился и сказал: – Не знаешь ты. – И уже решительней: – А не думала ты, где кошка?
– Да спи ты.
– Нет. Не думала где?
– Давай спи. У тебя и так ума немного, а тут вроде еще убавилось.
Но он уже решился и не хотел больше оттягивать. Он сказал:
– Я убил ее, – а еще прежде, чем сказать, решил, что, когда жена испугается или начнет ругаться, он зажмет ей рот и будет мучить ее и смеяться.
– Ладно, спи себе, – сказала жена.
– Говорю, убил! – и в темноте увидел, что жена, повернувшись, глядит на него. – Бил головой об землю, пока не подохла.
Жена отвернулась.
– Теперь уймется. Больше не будет орать, – выдохнул он.
– Свихнулся. – И снова: – Свихнулся. – И снова: – Свихнулся.
И больше – ни слова. Тишина усиливала его раздражение. Вся его злоба оказалась напрасной и теперь терзала его. Все, чего он втайне стыдился и пытался скрыть даже от самого себя, теперь, против его воли, вышло наружу, мелочность и постыдность совершенного поступка мучительно и неотвязно стояли перед ним. Где-то стукнула дверь, а может, окно… Жена сказала: «Свихнулся», ни капли не расстроившись сама и его не заставив испытать боль. И заснула. Разбудила в нем такую ярость, а сама не дала ей излиться, оставила ему безысходность и отчаянье.
Он сказал – а ему казалось, что только подумал: «Цветник…» И тотчас увидел – думал, что только видит, но на самом деле все, что видел, он помимо воли облекал в слова, – а видел он фиалки с их нежными бархатистыми лепестками, легкие и бледные левкои, источавшие в ночь сладкий и чистый аромат, герань с ее стройными стеблями, ворсистыми листьями и огненными цветками, все утопало в цветах; и он думал, что только думает, но, не замечая того, говорил:
– В цветнике рылась, все портила, совсем покоя не давала. Лучше стало. Ну и бил же я ее, видала б ты, как бил.
От жены – ни слова.
Отчаявшись, он с яростью спросил:
– Не спишь?
Со страхом ждал ответа. И услышал:
– Нет, сплю.
5
А сам не мог заснуть. Очень хотелось спать, но он уже знал, что, если будет лежать и ждать сна и нарочно стараться заснуть, – ничего не выйдет. И не смог заснуть. А в разбитом зеркале лицо двоится…
Утром, когда он проснулся, жена еще спала. Рот ее был приоткрыт. А напротив сидела кошка – вчера от побоев она была как мертвая, а теперь вернулась домой и, сидя у стены, вылизывала лапку.