Падшие в небеса. 1997
Шрифт:
Мужик в кожанке пожал плечами:
– Ты что нервничаешь? Я что-то тебя не узнаю? А, впрочем, это твой геморрой! Как зовут клиента? Чем занимается?
– Поэт и драматург. Вилор Щукин. Слышал о таком? – вздохнул мужчина в пиджаке.
Он устало опустился назад на скамейку. Тот, что в кожанке удивленно покосился на соседа и присвистнул:
– Ну, как же слышал! Вот тебе раз?! Поэт! Писатель?! Ну, ты даешь?! Такого еще не было. С каких это пор у нас в стране поэтов стали заказывать? Что-то не то. Он что, написал памфлет на тебя? А ты обиделся? Во-дела!
– Брось эти
– Нет. Так не пойдет. Я должен знать, за что ты его приговорил?! Иначе ничего не будет! Я теперь поменял свои условия работы, – заупрямился мужик в кожанке.
– Что за ерунда?! Раньше ты никогда не интересовался этим?! Зачем тебе? Какая разница – за что? За деньги или нет?! Мешает он мне!
– Я же говорю. Времена меняются. И я тоже. Я же не отговариваю тебя. Просто я должен знать, что он такого сделал?
Тот, что был в костюме, тяжело задышал, отвернулся и надув губы махнул рукой. Было видно, что он обиделся на собеседника. Но мужик в кожанке пожал плечами и равнодушно, с некой издевкой в голосе сказал:
– Впрочем, как хочешь. Можешь обратиться к другому. За такие деньги тебе уберут не только поэта, но и всю его семью, а также всю редакцию издательства…
Тип в костюме, вновь подскочил со скамейки, махнув рукой, зашипел в лицо собеседника:
– Ну, хорошо! Хорошо! Я скажу, если тебе после этого будет легче работать?! В общем, он спутался с Викой! С дочерью! Запудрил девчонки мозги. Та влюбилась в этого балабола без памяти. Мечтает замуж за него. В общем, совсем с ума Вика сошла. Я ей говорю надо в университет на учебу. Бизнесом своим заниматься, а она и слушать не хочет! Говорит без этого поэта никуда! В общем, он мне, как гвоздь в заднице! Прошу тебя реши мою проблему!
Мужик в кожанке насупился. Внимательно посмотрел в глаза собеседника, покачав головой, отвернулся. Он медленно достал из кармана пачку сигарет и закурил. Тот, что в пиджаке его не торопил.
Ждал.
Наконец мужик в кожанке бросил окурок на асфальт, раздавил его кончиком ботинка, затем подняв «бычок» и положил в карман.
– Привычка, извини… да! Дела. Такого я не ожидал! Вика… девочка… Какая она сейчас? Уже, наверное, совсем взрослая! – мужик в кожанке покосился на соседа. – Красавица, небось? Влюбилась, говоришь. Ну, так это хорошо! Что ты загрузился-то? Я не знаю, тебе бы радоваться надо! А ты! Поэт! Убрать! Да плюнул бы, раз дочь так хочет, дал благословение! Пусть поженились бы! Внука тебе бы родили! Жили бы счастливо! А ты! Убрать. Убрать дело не хитрое…
Собеседник не ответил. Он вновь медленно сел на скамейку и расслабив галстук, посмотрел на небо. Они так и сидели молча, словно не зная, что сказать. Словно и слова то все были сказаны, и пора уходить, а так не хочется. Но неожиданно мужчина в костюме встрепенулся, и зло посмотрев на соседа, процедил сквозь зубы:
– Я себя не узнаю сейчас! Я контроль теряю!
Мужик в кожанке пожал плечами. Собеседник метнул на него недобрый взгляд и монотонным, почти металлическим тембром в голосе, заговорил:
– И ты туда?! Твое мнение никто не спрашивает. Я тебе хорошие деньги плачу. Тебе-то какая разница?! Влюбилась?! Замуж?! Розовые слезы мне эти не к чему! На черта, мне эти сопли и слюни?! Не для того я старался вон из кожи лез, пробивался наверх?! Деньги зарабатывал? Что бы раз и моя дочь, за какого-то поэта замуж вышла! И детей от него рожать! Все насмарку?! Нет! Ни фига! В общем, мне нужно, что бы ты его убрал.
Мужчине в кожанке разговор надоел. Он откинулся на спинку и закрыл глаза. Махнув рукой, ответил с неохотой:
– Как Вика это переживет? Ты о ней-то подумал? Она ведь если, что-то заподозрит или узнает, так она тебя возненавидит. И тогда добиться ее прощения тебя будет не просто. Характер то у нее будь здоров, помесь твоего и ее матери покойной. Та, тоже кремень была. Так, что тебе еще подумать хорошенько надо.
Но слова на собеседника не подействовали. Он даже не задумался, ответил быстро и без запинки:
– Да думал я обо всем! Думал! И не один день! Понимаю я все. Поэтому и прошу тебя, все сделать так, чтобы он просто исчез. Канул. Нет его. Вроде как пропал без вести. Тем более, я ему кое-какое предложение сделал. Он вскоре в Париж уезжает. Так вот все надо сделать так, что вроде как уехал и пропал. Тогда Вика на меня не обозлится.
– Да, ты мастер интриг. Это у тебя жилка есть. Ловчее никто придумать не мог. И все же мне жаль Вику. Страдать девчонка будет. Да и поэт этот, неужели он дурак такой? Может тебе с ним поговорить?
– Да говорил я уже с ним! Говорил!
– Ну и что?
– Он вроде бы согласен отстать. Он согласен уехать в Париж. И деньги взять готов.
– Ну, так в чем дело?
– Да не верю я ему! Не верю! Это же поэт! Человек творческий, сегодня одно говорит, а завтра его другая вошь укусит! И возьмет, и поменяет решение! Вот поэтому и хочу подстраховаться! – вновь разозлился тот, чтобы в пиджаке.
– Э-э-э! Это плохо! Плохо это! Людям нужно верить! Людям нужно доверять, иначе некуда. Вот, например, мне же ты доверяешь? А почему? Потому, что веришь! Так, что зря ты. Может он человек слова? Ты же его плохо знаешь?
– Что? Людям нужно верить? Да если бы я людям верил, добился бы я всего, что сейчас имею? Нет! Если бы я людям верил, был я сейчас живой? Нет! О чем ты говоришь? Доверять! Кому? Да эти люди тебя и съедят!
– Ой! У каждого своя правда есть. И жизнь такая штука, что не дай Бог! Она ведь не предсказуема. Вот говоришь, ты добился всего, а кому нужно будет, все твое добро, если Вика возьмет и не пойдет по твоим стопам? Ну не захочет она быть такой как ты? И империя ей твоя вдруг не понадобится?
В этот момент мимо скамейки по аллеи прошла длинноногая девица. Она старательно выписывала бедрами и стучала длинными каблучками по асфальту. Оба мужчины неравнодушно проводили ею взглядами. Оценивая прелести фигуры, оба тяжело вздохнули и покосились друг на друга. Тот, что в пиджаке ухмыльнулся и продолжил:
– Вот, как ты заговорил?! Ты посмотри! Прямо словно проповедь читаешь! А может быть тебе в священники податься? А? Будешь людей на путь истинный наставлять! Учить правильно, поступать! А? Исповедовать?