Падурянка
Шрифт:
Когда подъехали к зерновым складам, мош Никита вышел из машины очень взволнованный, а председатель присел возле кучи семян и стал медленно просеивать зерна сквозь пальцы, будто пересчитывал их. Иляна только расстелила на траве чистый платочек и собралась закусить… Увидев их, она замерла, встревоженно глядя на Никиту. И тут старый Падурару бодро пошел к ней.
— Послушай, Иляна…
Бедная женщина… Она всегда жила в ожидании грома, который вот-вот должен загрохотать над ее бедной головой. Глаза окаменели, умоляя о защите, и она
— Мош Никита…
Но старый Падурару — не зря же его привезли на машине! — побагровел и крикнул, точно она доводилась ему родной дочкой:
— Эй ты, не балуй! Со мной шутки плохи! Цыц!
Черные глаза вздрогнули.
— Мош Ники…
— Слушай, глупая баба… Домик у тебя сгорел. Сгорел только что… Здесь Падурару сделал вынужденную паузу — у молодого председателя перехватило дыхание, а Иляна уже заломила руки. — Цыц, глупая баба! Товарищ председатель сказал, что завтра, когда вернешься отсюда, увидишь такой домик, какого не было ни у деда, ни у прадеда твоего… Только не голоси! Ребятишек оставят на ночь в садике… Но чтоб без этого самого!..
Молодой председатель смотрел на Иляну умоляюще: «Если можешь, если только можешь… Даю слово…»
Бедная Иляна… Крепко стиснула зубы, сжала свои натруженные руки в два каменных кулака, а по смуглому лицу уже бежали ручейками слезы, стекали с подбородка на колени и расплывались двумя мокрыми пятнами по ее ситцевой юбке…
Старый Падурару снял шляпу, облегченно вздохнул, вытер лоб.
— Все, товарищ председатель… Раз принялась плакать, голосить не станет… Теперь пошли строить дом.
И дом выстроили. Собрались все Падурару и работали до вечера, потом трудились всю ночь, а утром опять кипела работа. Снесли старые стены и свезли в овраг за деревней. В глубине двора, под старым орехом, поднялся новый дом. Покрыли его черепицей, чтоб никогда больше не горел. Обили досками полы во всех трех комнатах и на кухне. Вставили новые двери, новые окна, даже выкрасили их в салатный цвет, как было в старом доме.
На второй день, под вечер, во дворе остался только самый старый Падурару — врезал замок в новых дверях, чтобы в случае надобности можно было закрыть. Весь народ собрался на дороге. Чуть в стороне, задумавшись, стоял местный врач, вероятно жалея, что потерял лучшую, может быть, страничку своей «Мудрости»…
Вдруг все стихло. В конце улицы появилась сухощавая, низенькая женщина, следом за ней шли трое ребятишек, крепко держась друг за дружку. Шли они медленно, потом побежали, потом опять пошли медленно, еле передвигая ноги… У ворот все четверо остановились. Руки вдовы уже вознеслись к небу, затем упали на плечи ребятишек — и вот потекли слезы, вздрогнули губы. Но тут самый старый Падурару опять побагровел и закричал, точно она ему доводилась родной дочкой:
— Эй ты, не балуй! Со мной не шути! Иди лучше посмотри домик — осталось только обмазать и побелить…
Легко сказать «иди»… Из толпы вышла старая, седая падурянка и подошла к Иляне:
— А что же, пойдем посмотрим…
Вслед за ними молча покатилась толпа. Сначала домик понравился седой падурянке. Затем понравился ребятишкам. Старший даже нашел нужным начертить огрызком карандаша по свежей краске «Падурару», за что седая падурянка пожурила его. У младшего же — то ли от волнений, то ли оттого, что забыли о нем, — вдруг закапало со штанишек на пол, за что седая падурянка его похвалила.
А дом был и вправду хорош. На чердаке обнаружили мешок с мукой, в комнате — новые кровати, с потолка свисала керосиновая лампа, и невдалеке на табуретке спички лежали.
Постепенно люди разошлись…
Когда стемнело и засветились окна в новом доме, Иляна стала укладывать ребятишек. Но странное дело — светились эти окна что-то очень долго, уже было далеко за полночь, а они все светились… По правде говоря, деревня тоже очень трудно засыпала в эту ночь: злые языки говорили, что все равно Иляна будет голосить…
Но Иляна не голосила. Ни вторую ночь, ни третью. Ходила она, правда, какая-то измученная, была грустная, и за что бы ни взялась, все валилось из рук…
На четвертый день было воскресенье. Иляна попросила одну из своих теток присмотреть за детьми, а сама отправилась в лес за грибами. Говорили, что после недавнего теплого дождика в лесу появилось грибов видимо-невидимо. Несколько соседок вызвались было пойти вместе с ней, но Иляна что-то уж очень спешила.
Хотя дождик и вправду был теплым, грибов, видать, было мало — Иляна вернулась под самый вечер и несла в кошелке едва с десяток. Правда, злые языки говорили, что грибы грибами, а так — примерно в полдень — где-то далеко в глубине леса голосила женщина. Так голосила, что прямо душа разрывалась…
Должно быть, сплетничали эти злые языки, вечно они что-нибудь да придумают… Все же было одно подозрительное обстоятельство — с того самого воскресенья Иляна стала избегать молодого председателя. Если же случалось встретиться, норовила проскочить мимо, низко опустив голову… Случилось это несколько раз, и однажды молодой председатель остановил ее:
— Иляна, ты что такая грустная?
Иляна подняла голову, у нее задрожали ресницы, потом глаза заулыбались.
— Разве я грустная?
— Должно быть, показалось…
— Ясно, показалось…
Улыбнулась ему на прощанье и пошла своей дорогой. Шла быстро, высоко подняв голову, и только тени придорожных акаций мелькали вереницей в ее чистых глазах…
Комментарии
Вошедшие в том I рассказы написаны автором в основном в 1954–1958 годах и впервые опубликованы на молдавском языке в сборнике «Дор де оамень» («Тоска по людям») в 1959 году. Рассказ «Падурянка» печатался впервые в «Литературной газете» 14 мая 1960 года, как и «Разговор о погоде», публиковавшийся там же 28 января 1961 года.